Тревожные годы

Павел Матвеич устремил в окно непонятливый взор, как будто хотел что-то разглядеть сквозь туман, хотя в действительности никакого тумана не было, кроме того, которым сама природа застилала его глаза.

- Когда же? - заерзал на месте господин Курицын.

- Да уж там когда бы то ни было, хоть при царе Горохе, а всё наше было. И это, и дальше всё. Отцы наши тут жили, мощи наших угодников почивали. Кёнигсберг-то Королевцем назывался, а это уж после немцы его в Кенигсберг перекрестили.

Павел Матвеич зевнул и произнес:

- Пущай их! у нас и своих болот девать некуда!

- Однако ж! - возразил Василий Иваныч, - довольно не довольно, а все-таки своего всякому жалко.

- Да неужто это правда? - встревожился Сергей Федорыч.

- Верно говорю, все наше было. Сам покойный Михайло Петрович мне сказывал: поедешь, говорит, за границу, не забудь Королевцу поклониться: наш, братец, был! И Данциг был наш - Гданском назывался, и Лейпциг - Липовец, и Дрезден - Дрозды, все наше! И Поморье все было наше, а теперь немцы Померанией называют! Больно, говорит. Да что тут еще толковать! - и посейчас один рукав Мемеля Русью зовется, и местечко при устье его - тоже Русь! Вот она где, наша Русь православная, была!

- Странно! как же мы это так... оплошали!

- Об том-то я и говорю, что сротозейничали. Не будь этого... ишь-ишь-ишь! - сколько аистов по полям бредет!

Павел Матвеич взглянул в окно, но только почесал нос.

- Все бы наше было, и аисты наши были бы!

- Не корыстная птица, - заметил Павел Матвеич, - я слышал, мышами питается.

- Что ж, гадов выводит - и за то спасибо! Вот у нас этой птицы нет, оттого и гаду много! Как переехал за Эйдкунен - ау, аисты! Ворона пошла.

- В одном месте аисты, в другом - ворона, где чему вод!

- Да, вот здесь крыши черепицей кроют, а у нас - соломой!

- Соломой-то проще! да ведь и то сказать: у другого крыша хоть и соломенная, да зато под крышею...

- По-од кры-ы-шею! - зевнул во весь рот Павел Матвеич, - фу-ты, разоспался! От самого от Берлина в себя прийти не могу! Вы откудова едете?

- Мы - из Парижа. Каждый год ездим, поживем, закупки сделаем - и домой!

- А я из Ниццы. Море...

- Я целую зиму в Баден-Бадене прожил, - отозвался и Сергей Федорыч, - всем хорошо, только праздник Христов тяжело на чужой стороне встречать!

- Па-а-сха! - опять зевнул Павел Матвеич.

- Да, побыли, погуляли, а теперь вот домой едем, делом займемся, оброки соберем. А зимой, ежели захочем, - и опять за границу! - рассудил Василий Иваныч.

- Хорошо-хорошо за границей, а дома лучше.

- Дома - чего лучше!

- Пасха пресвята-а-я! - затянул Павел Матвеич.

Все трое на минуту смолкли. Павел Матвеич повернулся боком к окну и смотрел непонятливыми глазами вдаль, остальные двое покачивались.

- Дома - святое дело! - начал наконец Василий Иваныч, - это так только говорят, что за границей хорошо, а как же возможно сравнить? Вот хоть бы насчет еды: у нас ли еда или за границей?

- Вот! именно это я всегда и жене говорил! Помилуй, говорю, у нас ли еда или в этой Ницце проклятой! - с какою-то жадностью воскликнул Павел Матвеич. Он весь оживился, и даже непонятливые его глаза как будто блеснули.

- Мне, - доложил, в свою очередь, Сергей Федорыч, - как я за границу отправлялся, губернатор говорил: "Счастливец ты, Сергей Федорыч, будешь тюрбо есть!" А я ему: "Это еще, говорю, ваше превосходительство, бабушка надвое сказала, кто счастливее: тот ли, который тюрбо будет есть, или тот, у кого под руками и осетринка, и стерлядка, и севрюжка - словом, все".

- Да, над этим еще задумаешься, - отозвался Павел Матвеич и утер ладонью нос.

- С одним тюрбо - хоть он растюрбо будь - далеко тоже не уедешь! - согласился и Василий Иваныч.

- Вот в Ницце и много рыбы, да черта ли в ней!

- То ли дело наша стерлядь!

- Одна ли стерлядь! вы возьмите: судак! ведь это - какая рыба! куда хотите, туда ее и поверните! и а ля рюсс, и с провансалом, и с кисленьким соусом - всяко!

- А молодые судачки - на жаркое!

- Вот это - так рыба! настоящая рыба!

- Осетрина, белужина, севрюжка, белорыбица, сазан, налим!

- А лещ-то! лещ! тешку леща зажарить да с кашей!

- Ну, я вам скажу, ежели линя тоже приготовить! хоть и невидная, деревенская это рыба, а ежели под красным соусом приготовить да лучку подпустить!

- А про лососину-то и забыли!

- Ну, лососина, пожалуй, и у них есть. У нас в Баден-Бадене...

- Что в Баден-Бадене! Бывал я и в Баден-Бадене! форель - только и свету в окне! Ну, еще лососина, пожалуй... кусочек с горошину подадут... нет, вы про сига нашего вспомните! нет нашего сига! нигде нашего сига нет!

- Какого тут сига искать! щуку едят, назовут "брошё" - и едят!

- А у меня щуку люди не станут есть. При крепостном праве ели, а теперь - баста! Попы - те и сейчас щук едят.

- Тюрбо да тюрбо! а его только и можно есть, что под белым соусом!

Дойдя до такого почти безнадежного результата, спутники мои чувствуют, однако, что зашли уж слишком далеко. Поэтому в мнениях их происходит минутная реакция, выразителем которой, к удивлению, является Павел Матвеич.

- Ну, положим, и не одно тюрбо! - говорит он, не без хитрости подмигивая одним глазом, - вспомните-ка!