Тревожные годы

- То-то вот и есть! - подхватил панегирист Жюдик, - "qu'elle ne comprend presque rien!" - это очень тонко, душа моя!

- Оченно хорошо она это представляет, - подтвердила и Марья Потапьевна.

- Хорошо-то хорошо, - подался порицатель, - а все-таки... Помните, Шнейдер в "Dites-lui" ["Скажите ему" (франц.)] вот это... масло! Нет, воля твоя! мне в "Буфф" добродетели не нужно! Добродетель - я ее уважаю, это опора, это, так сказать, основание... je n'ai rien a dire contra cela! [мне нечего возразить!(франц.)] Но в "Буфф"...

- А я так, право, дивлюсь на вас, господа "калегварды"! - по своему обыкновению, несколько грубо прервал эти споры Осип Иваныч, - что вы за скус в этих Жюдиках находите! Смотрел я на нее намеднись: вертит хвостом ловко - это так! А настоящего фундаменту, чтоб, значит, во всех статьях состоятельность чувствовалась - ничего такого у нее нет! Да и не может быть его у французенки!

- Ха-ха! "фундамент" delicieux! [восхитительно! (франц.)] про какой же это "фундамент" вы изволите говорить, Осип Иваныч? - подстрекнул старика один из "калегвардов".

- А про такой, чтобы и поясница, и бедра - все чтобы в настоящем виде было! Ты французенке-то не верь: она перед тобой бедрами шевелит - ан там одне юпки. Вот как наша русская, которая ежели утробистая, так это точно! Как почнет в хороводе бедрами вздрагивать - инда все нутро у тебя переберет!

- А вы таки, Осип Иваныч, любитель!

- В стары годы охоч был. А впрочем, скажу прямо: и молод был - никогда этих соусов да труфелей не любил. По-моему, коли-ежели все как следует, налицо, так труфель тут только препятствует.

- Однако вы тоже, папаша! только молодым предики читаете, а сами ишь ты какой разговор завели! - укорила Марья Потапьевна.

- Я, сударыня, настоящий разговор веду. Я натуральные виды люблю, которые, значит, от бога так созданы. А что создано, то все на потребу, и никакой в том гнусности или разврату нет, кроме того, что говорить об том приятно. Вот им, "калегвардам", натуральный вид противен - это точно. Для них главное дело, чтобы выверт был, да погнуснее чтобы... Настоящего бы ничего, а только бы подлость одна!

- Ну, господа, беда! Теперь нам всем одно от Осипа Иваныча решение - в молчанку играть! - воскликнул один из "калегвардов".

- Нет, я ничего! По мне что! пожалуй, хоть до завтрева языком мели! Я вот только насчет срамословия: не то, говорю, срамословие, которое от избытка естества, а то, которое от мечтания. Так ли я, сударь, говорю? - обратился Осип Иваныч ко мне.

- Да как вам сказать! Я думаю, что вообще, и "от избытка естества", и "от мечтания", материя эта сама по себе так скудна, что если с утра до вечера об ней говорить, то непременно, в конце концов, должно почувствоваться утомление.

- Вот об этом самом я и говорю. Естества, говорю, держись, потому естество - оно от бога, и предел ему от бога положен. А мечтанию этому - конца-краю ему нет. Дал ты ему волю однажды - оно ежеминутно тебе пакость за пакостью представлять будет!

Покуда мы таким образом морализировали, "калегварды" втихомолку вели свой особливый разговор; слышалось шушуканье и тихое, сдержанное хихиканье; казалось, что вот-вот сама Марья Потапьевна сейчас запоет:

Assez!

Finissez!

Monsieur! vous me faites mal!

Вообще старики нерасчетливо поступают, смешиваясь с молодыми. Увы! как они ни стараются подделаться под молодой тон, а все-таки, под конец, на мораль съедут. Вот я, например, - ну, зачем я это несчастное "Происшествие в Абруццских горах" рассказал? То ли бы дело, если б я провел параллель между Шнейдершей и Жюдик! провел бы весело, умно, с самым тонким запахом милой безделицы! Как бы я всех оживил! Как бы все это разом встрепенулось, запело, загоготало!

Словом сказать, я почувствовал себя лишним и потому, улучив первую удобную минуту, взял шляпу и стал раскланиваться.

- Вы лучше вечерком к нам зайдите, - любезно пригласил меня Осип Иваныч, - по пятницам у нас хорошие люди собираются. Может быть, в стуколку сыграете, а не то, так Иван Иваныч и по маленькой партию составит.

* * *