Тревожные годы

На этот раз, однако ж, ввиду предстоявшего мне "конца", я твердо решился окаменеть и устранить всякую мысль о славянском гостеприимстве. "Пора наконец и за ум взяться!" - сказал я себе и приступил к делу с мыслью ни на йоту не отступать от этой решимости. Старик Лукьяныч тоже, по-видимому, убедился, что "конец" неизбежен и что отдалять его - значит только бесполезно поддерживать тревожное чувство, всецело овладевшее мною. Поэтому он впал в какую-то суетливую деятельность, в одно и то же время знакомя меня с положением моего имения и разведывая под рукой, не навернется ли где подходящего покупщика.

Я кое-как устроился в одной из комнат гостиного флигеля, которая не представляла еще большой опасности. Первые дни были посвящены осмотрам. Дерунов был прав: громадный барский дом стоял без окон, словно старый инвалид без глаз. Стены почернели, красная краска на железной крыше частью выгорела, частью пестрила ее безобразными пятнами; крыльцо обвалилось, внутри дома - пол колебался, потолки частью обрушились, частью угрожали обрушением. Но расхищения не было, и Дерунов положительно прилгал, говоря, что даже кирпич из печей растаскан.

— Тут одного гвоздья сколько! - восторгался Лукьяныч, бесстрашно водя меня по опустелым комнатам. - Кирпичу, изразцу, заслонок - страсть! Опять же и дерево! только нижние венцы подгнили да балки поперечные сопрели, а прочее - хоть опять сейчас в дело! Сейчас взял, балки переменил, верхнюю половину дома вывесил, нижние венцы подрубил - и опять ему веку не будет, дому-то!

Осмотревши дом, перешли к оранжереям, скотному и конному дворам, флигелям, людским, застольным... Все было ветхо, все покривилось и накренилось, везде пахло опальною затхлостью, но гвоздья везде было пропасть. Сад заглох, дорожек не было и помина, но березы, тополи и липы разрослись так роскошно, что мне самому стало как-то не по себе, когда я подумал, что, быть может, через месяц или через два, приедет сюда деруновский приказчик, и по манию его ляжет, посеченная топором, вся эта великолепная растительность. И эти отливающие серебром тополи, и эти благоухающие липы, и эти стройные, до самой верхушки обнаженные от сучьев березы, неслышно помавающие в вышине своими всклоченными, чуть видными вершинами... Еще месяц - и старый чемезовский сад будет представлять собою ровное место, усеянное пеньками и загроможденное полсаженками дров, готовых к отправлению на фабрику. Казалось, вся эта заглохшая, одичалая чаща в один голос говорила мне: "вырастили! выхолили!" и вот пришел "скучающий" человек, которому неизвестно почему, неизвестно что надоело, пришел, черкнул какое-то дурацкое слово - и разом уничтожил весь этот процесс ращения и холения!

— Ишь какой вырос! - говорил между тем Лукьяныч, - вот недели через две зацветут липы, пойдет, это, дух - и не выйдешь отсюда! Грибов сколько - всё белые! Орешник вон в том углу засел - и не додерешься! Малина, ежевика...

В тоне голоса Лукьяныча слышалось обольщение. Меня самого так и подмывало, так и рвалось с языка: "А что, брат, коли-ежели" и т.д. Но, вспомнив, что если однажды я встану на почву разговора по душе, то все мои намерения и предположения относительно "конца" разлетятся, как дым, - я промолчал.

— Ежели даже теперича срубить их, парки-то, - продолжал Лукьяныч, - так от одного молодятника через десять лет новые парки вырастут! Вон она липка-то - робёнок еще! Купят, начнут кругом большие деревья рубить - и ее тут же зря замнут. Потому, у него, у купца-то, ни бережи, ни жаления: он взял деньги и прочь пошел... хоть бы тот же Осип Иванов! А сруби теперича эти самые парки настоящий хозяин, да сруби жалеючи - в десять лет эта липка так выхолится, что и не узнаешь ее!

Обольщение шло crescendo [с возрастающей силой (итал.)], я чувствовал себя, так сказать, на краю пропасти, но все еще оставался неколебим.

— Опять ежели теперича самим рубить начать, - вновь начал Лукьяныч, - из каждой березы верно полсажонок выйдет. Ишь какая стеколистая выросла - и вершины-то не видать! А под парками-то восемь десятин - одних дров полторы тыщи саженей выпилить можно! А молодятник сам по себе! Молодятник еще лучше после вырубки пойдет! Через десять лет и не узнаешь, что тут рубка была!

— А что, коли-ежели... - невольно сорвалось у меня с языка.

Однако бог спас, и я успел остановиться вовремя.

— Коли-ежели этот парк Дерунову в руки, - поправился я, - ведь он тут кучу деньжищ загребет!

— И Дерунов загребет, и другой загребет. Главная причина: у кого голова на плечах состоит, тот и загребет. Да парки что! Вот ужо запряжем мерина, в Филипцево съездим, лес посмотрим - вот так лес!

Съездили в Филипцево, потом в Ковалиху съездили, потом в Тараканиху. И везде оказался лес. В одном месте настоящий лес, "хоть в какую угодно стройку пущай", в другом - молодятник засел.

— Вот тут ваш папенька пятнадцать лет назад лес вырубил, - хвалил Лукьяныч, - а смотри, какой уж стеколистый березнячок на его месте засел. Коли-ежели только терпение, так через двадцать лет цены этому лесу не будет.