— Садитесь - гости будете! - пригласила меня Марья Потапьевна, принимая прежнее положение на кушетке.
Я сел и тут только всмотрелся в нее. Действительно, это была женщина, в материальном смысле, очень привлекательная. Рослая, ширококостая, высокогрудая, с румяным, несколько более чем нужно круглым лицом, с большими серыми навыкате глазами, с роскошною темно-русою косой, с алыми пухлыми губами, осененными чуть заметно темным пушком, она представляла собой совершенный тип великорусской красавицы в самом завидном значении этого слова. Мне досадно было смотреть на роскошный ее пеньюар и на ту нелепую позу, в которой она раскинулась на кушетке, считая ее, вероятно, за nec plus ultra [верх
Как по морю по Хвалынскому
Выплывала лебедь белая -
раздается в моих ушах...
Ну, скажите на милость, зачем тут "калегварды"? что они могут тут поделать, несмотря на всю свою крупитчатость? Вот кабы Дерунову, Осипу Иванычу, годов сорок с плеч долой - это точно! Можно было бы залюбоваться на такую парочку!
— Ну-с, господа "калегварды", о чем лясы точите? - между тем фамильярно обратился к присутствующим Дерунов.
— Да вот, Осип Иваныч, хотим вам на Марью Потапьевну пожаловаться! никакого хорошего разговору не допускает! сразу так оборвет - хоть на Кавказ переводись, - ответил один юный корнет, с самым легким признаком усов, совсем-совсем херувим.
— Стало быть, перепустили маленько. А вы, господа, не всё зараз. Посрамословьте малость, да и на завтра что-нибудь оставьте! Дней-то ведь впереди много у бога!
— Да мы и то крошечку... об Шнейдерше чуть-чуть вспомнили!
— Знаю я вашу "крошечку". Взглянуть на вас - уж так-то вы молоды, так-то молоды! Одень любого в сарафан - от девки не отличишь! А как начнете говорить - кажется, и габвахта ваша, и та от ваших слов со стыда сгореть должна!
Общий смех.
— Вот я и привел нарочно писателя: авось, мол, он вас остепенит. Я уж Иван Иваныча (Зачатиевского) к ним не однажды в компанию припускал - для степенности, значит, - а они, не будь просты, возьмут да и откомандируют его в кондитерскую за конфектами!
Сказав это, Осип Иваныч тоже взял стул, придвинул его к кружку и сел верхом.
— Ну, что же притихли! - прикрикнул он, - без меня небось словно мельница без мелева, а пришел - языки прикусили! Сказывайте, об чем без меня срамословили?
— Да что при вас... без вас свободнее! - отозвался кто-то, и все вдруг смолкло.
Действительно, с нашим приходом болтовня словно оборвалась; "калегварды" переглядывались, обдергивались и гремели оружием; штатский "калегвард" несколько раз обеими руками брался за тулью шляпы и шевелил губами, порываясь что-то сказать, но ничего не выходило; Марья Потапьевна тоже молчала; да, вероятно, она и вообще не была разговорчива, а более отличалась по части мления.
— Ну, батюшка, это вы страху на них нагнали! - обратился ко мне Дерунов, - думают, вот в смешном виде представит! Ах, господа, господа! а еще под хивинца хотите идти! А я, Машенька, по приказанию вашему, к французу ходил. Обнатурил меня в лучшем виде и бороду духами напрыскал!
Марья Потапьевна лениво вскинула глазами на Осипа Иваныча; из рядов "калегвардов" послышалось несколько панегирических восклицаний.
— Скажите хоть вы что-нибудь! - вдруг обратилась ко мне Марья Потапьевна.
Обращение это застало меня совершенно впрасплох. Вообще я робок с дамами; в одной комнате быть с ними - могу, но разговаривать опасаюсь. Все кажется, что вот-вот
— Вы ко мне?.. Но ведь я... право, со мной не случалось ничего такого... - бормотал я сконфуженно...
И в то время мне думалось: а ну, как она скажет: "какой вы, однако ж, невежа!" Литератор, в некотором роде служитель слова - и ничего не умеет рассказать! вероятно ли это?
К счастию, меня озарила внезапная мысль. Я вспомнил, что когда-то в детстве я читал рассказ под названием: "Происшествие в Абруццских горах"; сверх того, я вспомнил еще, что когда наши русские Александры Дюма-фисы желают очаровывать дам (дамы - их специальность), то всегда рассказывают им это самое "Происшествие в Абруццских горах", и всегда выходит прекрасно.