Тревожные ночи Самары

Буфетчица прикусила губку, лицо ее отразило сильное замешательство. Она смотрела то на Ягунина, то на Белова, не решаясь сказать.

— Так как же?

— Да, да. То есть… Я не знаю… — Нюся смешалась.

Ягунин смотрел на нее в упор.

— Это как же вы не знаете?!

Белов постучал по столу ладонью.

— Гражданин Ягунин! Вопросы задаю я! — И — Нюсе:

— Так как же все-таки? Смелее!

Нюся глубоко вздохнула и сказала, обращаясь больше к Ягунину, чем к Белову. Голос ее звучал виновато;

— Вы не обижайтесь, товарищ Ягунин. Вы, наверное, забыли. Я ведь заглядывала к вам за ширму. Часов в двенадцать. И перед закрытием. Не было вас…

Она доверчиво подняла глаза на Михаила:

— Может, вы на минутку выходили?

— Что за чепуха?! — Ягунин, подавшись вперед, изумленно таращился на буфетчицу. — Я никуда не выходил. И вы ко мне не заходили. Что за чертовщина? — Голос его едва не сорвался на крик.

Нюся потупилась и опустила голову. Сказала почти шепотом:

— Заглядывала…

Белов, помаргивая, быстро перебегал взглядом с лица на лицо, он был сейчас похож на рыбака, у которого начались поклевки сразу на двух удочках.

— Что же вы, Ягунин? — сказал он с неодобрением. — Не вяжется у вас. Советую крепко подумать, а то ведь никакого резону.

Ягунин вспыхнул.

— Нечего мне думать! — сказал он самолюбиво.

Он наморщил лоб: было похоже, что ему в голову пришла неожиданная мысль и он старается хорошенько додумать ее. Наконец он поднял глаза на Белова.

— Кажись, докумекал. — Голос его зазвучал напряженно. — Стало быть, к провокациям скатились, дипломаты? Чего ж вы тогда комедию ломаете?

«Эх ты, петушок», — подумал Белов и нажал кнопку. В дверях появился Шабанов.

— Уведите арестованного.

Ягунин не встал — подскочил. На щеках его рдели пятна.

— Только имейте в виду, — стараясь усмехаться до крайности презрительно, выпалил он, — что я так просто вам не дамся. Мы еще посмотрим, кто кого… В девятнадцатом году я…

— Идите! идите! — прикрикнул Белов.

Глаза Ягунина блеснули подозрительно влажно. Он рывком повернулся и пошел к двери.

— Больше вас не задерживаю, — сказал Белов Нюсе. — Давайте пропуск. Спасибо вам за помощь.

Нюся встала. Она казалась пришибленной случившимся.

— За что вы его… так?

Белов улыбчиво сощурился.

— Много будете знать — морщины появятся.

Он проводил буфетчицу до двери, подал ей руку.

— До свиданья, — убитым голосом сказала Нюся.

Проводив буфетчицу, Иван Степанович подошел к окну. Ветер не унимался, будто спешил перегнать всю самарскую пыль подальше от Волги. Белов стоял у окна до тех пор, пока не увидел, что замотанная в белый платочек девушка, шустро грызшая семечки на углу, пошла по Николаевской в сторону собора. Белов достал из ящика папку, сел на край стола и уткнулся в бумаги. Почти полчаса он листал их, пропуская одни и внимательнейше вчитываясь в другие. Но вот в дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Белов, слезая со стола.

Вошла Женя Сурикова — та самая девица с семечками, только платочек она сняла.

— Проводила я ее, — сказала Женя. — Она ни разу так и не оглянулась… А шла, значит, по Николаевской до Льва Толстого — непонятно, почему: по Предтеченской-то ей ближе. Дальше — на Самарскую и прямиком в «Палас».

Белов потер рукой щеку.

— Значит, никуда не заходила? Жаль.

— И ни с кем не встречалась, не здоровалась, не переглядывалась, — добавила Сурикова. — Это уж точно.

— Хорошо, — сказал Белов. — Иди, Женя, умойся…

2