Тревожные ночи Самары

— Какие улики? — сам себя спросил Белов. — А вот такие. У бандита в кожаной куртке был бы мой кашель, мой рост, он бы все время ругался, противоречил свидетелям, неизвестно где болтался в ночь преступления. А к тому же фамилию мою бы назвали, да еще бы я изо всех сил отговаривал ЧК заниматься нэпманами… Хватит? Ты вот скажи, задумался бы, что это за фрукт — Белов?

Ягунин молча сопел.

— Так какого же… ты, холера, кидаешься на нас? Ах, мать-перемать, такие-сякие, подозревают! Как они смеют! Резонно?

Ягунин не отвечал.

— Стало быть, — Белов поднял палец, — существуют в наличии ровно две версии: или ты виноватый, или какие-то гады стараются, чтобы ты гляделся виноватым. У меня, Миша, есть резоны думать, что тебя здорово путают.

Наконец-то Ягунин повернулся! В глазах мелькнуло любопытство, и губы стали помягче.

— Понимаешь, — сейчас Белов опять был похож на улыбчивого япошку, — переборчик у них маленько вышел. Промокашку новую подсунули, чтобы, упаси бог, отпечаток твой мимо нашего внимания не проскочил, чтобы, значит, поярче вышло. А ведь старая промокашка еще не старая была. Срывать ее резону вовсе не было. А когда дворничиха твою фамилию назвала — Ягунина, мол, они позвали протокол писать, — тут уж, извиняйте, я и смекнул: многовато!.. Ну да, понятное дело: они ведь не были уверены, что нам все улики попадут. Вот и перестарались, переборчик…

— Стойте! — недоверчиво перебил Ягунин. — Кому я нужен? Что я за фигура такая?

— А черт его знает, кому, — признался Белов. — Но что помешал кому-то — это точно. Погоди-ка, забыл сказать: одна личность нам известна. Буфетчица из «Паласа», Нюся. Недаром же она тебя старалась утопить.

— Нюся? Тю! Ей-то зачем?

Все! Ягунин уже отошел.

— А почему обязательно ей? Там кто-то другой есть, не иначе. — Белов подумал. — А зачем, это не вопрос. Резон тут ясный: пустить нас по фальшивому следу, чтоб запутались. Вопрос гут другой: почему выбрали не кого другого, а тебя. Кто-то тебя, Михаил, знает как облупленного. Кашель, понимаешь, почерк…

— Почерк? Постойте-ка… — Ягунин, сосредоточиваясь, потер ладонью лоб. — Что-то было… Ну да, ясно она же у меня записку просила…

— Нюся? Какую? — насторожился Белов.

— Что вызывали ее в ЧК. Для хозяйки…

— Так, — удовлетворенно кивнул Иван Степанович. — Стало быть, им образец почерка нужен был. Вот и получили.

Помолчали.

— Скажите, — спросил Ягунин, опять мрачнея. — Вы знали про все это, когда меня арестовывали?

— Догадывался… Но арестовать тебя все едино надо было. Для пользы дела. Ты уж извиняй. Твой арест убедил их, что мы на крючок попались, А коли так, значит, тебя им бояться уже не нужно, без опаски будут, если что… Да и мне хотелось убедиться, что эта Нюся тебя и вправду топит, понял?

Ягунин кивнул.

— Подумаешь, сутки на койке провалялся, — небрежно бросил он. — А чего вы мне не сказали перед очной ставкой? Притворился бы небось.

— Не сыграл бы ты, — отмахнулся Белов. — Если бы все знал— не сыграл, нет. Она бы поняла, она не дура. Вчера мы справки про нее навели. Никакая она не буфетчица. То есть сейчас она буфетчица, а была когда-то в Питере курсисткой, хотя сама самарская. В феврале семнадцатого красный бант цепляла. А в гражданскую к белым подалась. И вот, пожалуйте бриться: отец ее— главврач нашего военного госпиталя! Красный командир и наш мужик, что надо. А дочь с контрой путается. Во как!

— Ах ты гада! — свирепо крикнул Ягунин, вскакивая с кровати. Кулаки его были сжаты: простить себе не мог такой доверчивости. Он подошел к окну и сказал, не оборачиваясь: — А знаете, Иван Степанович, я ведь сообразил, что тут комедия. Только, извиняюсь, худое про вас подумал.

Белов собрал морщинки вокруг глаз.

— Скажи, Миша, честно: не затаил обиду?

— Да нет же! — обернувшись, выкрикнул Ягунин. — На себя злюсь, на вас-то — за что?

— Ну и ладно. А в ведомости все-таки в самом деле распишись. Взносы-то я заплатил за тебя. Закабалил на четыре тыщи.

— Я три с половиной плачу, — пробормотал Ягунин.:— Где тут расписаться?..

— Три с половиной в прошлом месяце было, — возразил Белов. — Скоро до миллиона, глядишь, дойдем…

3

Перед визитом к арестанту Ягунину Иван Степанович поручил Шабанову собрать всех сотрудников отдела, не занятых бандой Сарафанкина. Пока Белов с Ягуниным выясняли отношения, в кабинет начальника секретно-оперативного отдела набилось порядком чекистов. Первыми пришли Шабанов и Айзенштат, за ними явился черноволосый верзила Чурсинов, потом близнецы Мельниковы, Сергей и Николай, различать их Белов научился по одежде — у Сергея штаны были сшиты из блестящей занавесочной ткани. Подошло еще несколько человек. В кабинете стоял гомон и махорочный чад — Иван Степанович курить у себя разрешал. Заглянула Женя Сурикова, но сразу ушла. Правда, недалеко: решила подкараулить Белова на лестнице. Дождавшись, спросила:

— Что с Михаилом? Наши говорят…

— Не будем об этом, — отрезал начальник отдела. — Идет расследование… секретное, ясно? И нечего языком молоть.