Тревожный август

А на опушку опять подъехала машина с какими-то ящиками, потом еще одна с красноармейцами, но почему-то винтовок у них не было. К четырем часам артиллеристы прямо на руках прикатили три маленькие пушки-сорокопятки, потом связисты протащили тонкую телефонную нитку. Там появился оборонительный рубеж. И если еще сегодня утром окопы и блиндажи были для Сергея абстракцией, чем-то неживым, не имеющим непосредственного отношения лично к нему, то сейчас пулеметное гнездо стало его защитой, и от прочности и надежности этой аккуратно выкопанной ямы с ровной площадкой на уровне груди зависела его жизнь.

Вторым номером Сергею дали Андрюшу Громова. Дотемна они провозились с окопом. Оказывается, вырыть его было полдела, главное - обжить, приспособить к себе. Когда совсем стемнело, старшина принес две банки мясных консервов, хлеб и сахар.

- За чаем сходите, там ребята вскипятили. Ну как, студенты, не страшно?

- Страшно, товарищ старшина, - сказал Андрей.

- Молодец, что правду говоришь. Только в кино не страшно, когда войну показывают.

- А вы как же? - спросил Сергей.

- Попривык я, Белов, кадровый я, еще финскую ломал. А так оно, конечно... Жить всем охота. Ну, давайте за чаем.

Они пили чай в темноте, и он казался им необыкновенно душистым и вкусным, и консервированное мясо, облепленное блестками желе, казалось вкусным, и хлеб. И, сидя на дне окопа, Сергей вдруг понял, что раньше он просто не обращал внимания на массу прекрасных вещей, которые окружали его. Они казались ему обыденными и скучными. Но почему-то этой ночью у него словно обострилось зрение, и он увидел то, чего не мог видеть раньше. Потому что то "раньше" отдалилось от него и стало прошлым, в которое нет и не будет возврата, а будущее... Его могло тоже не быть. Теперь он жил в одном временном измерении - настоящем, а оно было короткое, как миг.

Утром на землю низко лег туман. Казалось, он начинается прямо в окопе. Брезент, которым они укрылись, был мокрым, мокрыми стали ватники, пилотки, шаровары.

Они умылись, собрав росу с травы, мелко порубив сухие доски от ящика с патронами, разожгли костерок и согрели чай. Пили, обжигаясь, чувствуя, как тепло входит в каждую клеточку их тела.

Они сидели на дне окопа и курили. Внезапно сверху посыпались комья земли. Вдоль траншей шли капитан и какой-то военный в кожаном пальто.

- Значит, вы поняли меня, Лукин, - говорил незнакомый командир резким, властным голосом - так обычно разговаривают люди, привыкшие к тому, что их обязательно услышат. - Вы должны продержаться до тринадцати часов, потом отходить к мосту.

- Есть, товарищ генерал, постараюсь.

- Что значит постараюсь, Лукин? Что значит постараюсь?

- С людьми плохо.

- Если бы было хорошо с людьми, я не заставил бы вас сидеть на этой "линии Мажино". Я приказал бы вам наступать, Лукин... Вы должны...

Шаги удалились, голоса смолкли.

Когда часа через полтора ветер подразогнал туман и стало видно поле и лес за ним, где-то вдалеке послышался гул. Он нарастал, постепенно приближаясь.

- Приготовиться к атаке!!! - разнеслось вдоль окопа. Мимо их огневой пробежал капитан.

- А, чемпион... Белов, слушай и запомни, как таблицу умножения. Что есть основа боя в обороне? Глубоко зарываться в землю и отсекать пехоту от танков. Понял?

- Понял, товарищ капитан.

- Ну, глядите, ребята. Я на вас очень надеюсь. Очень...

Сказал и побежал дальше. А они остались. Они не могли знать, что острие танкового удара противника, прорвавшего нашу оборону, растеклось. И немцы громят тылы потрепанной в боях армии. Командование срочно организовало вторую линию, мобилизовав для этого всех, кто мог держать оружие. Не знали они также, что группа капитана Лукина - так со вчерашнего дня именовались шестьдесят бойцов и ополченцев - занимает участок по фронту более километра и их задача - задержать первый натиск противника до подхода кадровой дивизии, снятой с другого участка фронта.

Всего этого они не знали и знать не могли, так же, как не знал их командир, каким образом продержится он до тринадцати часов. Но он был кадровым командиром, знавшим, что такое приказ, и у него было всего два выхода - удержать немцев или погибнуть. Третьего не дано. Потому что армия - это приказ. И в нем определено все: жизнь и смерть. А кроме того, капитан Лукин прекрасно понимал, что будет, если он пропустит немцев к дороге и мосту, где накапливаются для обороны остатки уцелевших подразделений его дивизии и идут беженцы.

- Вниз, - скомандовал Сергей, - вниз, Громов! - крикнул и удивился сам своему голосу. Теперь он тоже начал приказывать, и голос его стал властным, и слова короткими, как выстрел. - Готовь диски, Андрей, наклонился он к удивленному Громову, - диски должны быть всегда снаряженными. Понял?

- Понял, Сережа.

- Ну, давай.