Тревожный берег

— Можете сегодня готовить документы. Не мешкайте. Видите, ничего не разрешимого нет. Откуда товарищам из высокого штаба было знать, что из отдельной РЛС кто-то пожелает идти в летное? Практика показывает, что идут в радиотехнические… Профессия-то, специальность у нас какая, а, Русов?

— Профессия-то и там такая же — военная! А специальность — да, специальность наша тоже замечательная… Работал бы и я по ней, но вы знаете, почему я иду в летное…

Еще бы Маслову не знать! Тогда, в Морском, после партийного собрания был у них с Руеовым откровенный разговор. Узнал Маслов о мечте Андрея — стать в строй вместо погибшего отца. Тогда, слушая сбивчивую, убежденную речь сержанта, Маслов ни секунды не сомневался в истинности его убеждений и слов.

Служи Русов в этой роте, Маслов наверняка знал бы обо всем и еще раньше помог бы Андрею… Как помог теперь. Непросто убедить работников штаба, пришлось идти к самому начальнику политотдела.

21

Утром на тропе, что петляла вдоль моря, появился пограничный наряд. Ребята умывались, и кто-то толкнул Филиппа:

— А вон твой поэт топает.

Филипп поспешно вытер лицо, кинул полотенце на умывальник и направился к Карабузову. Ефрейтор шел за сержантом-казахом, и у того, как обычно, покачивался иа груди в такт ходьбе бинокль. Но что-то новое было в облике обоих. Подсумки, что ли, толще? Похоже, стали носить больше боеприпасов. Пограничники издалека приветливо улыбались. Филипп был верен себе: в трусах, в ботинках на босу ногу, он обернулся и озорно громко скомандовал:

— Пост, смирно! — Отпечатал несколько шагов строевым шагом: — Товарищ сержант! Дозвольте обратиться к ефрейтору пограничных войск Карабузову? Рядовой Бакланов. Служу по третьему.

Глядя на Филиппа и пограничников со стороны, Славиков философски заметил:

— А знаете, ребята, сдается мне, что в нашем Филиппе пропадает талант строевого командира. Голос, осанка и опять же строевой шаг… Помните у Шолохова о Щукаре: пузцо вперед, головка тыковкой, ну всеми статьями шибает на енерала…

Ребята смеялись, а между Карабузовым и Филиппом тем временем шел разговор.

— Ты, говорят, дырку в гимнастерке просверлил?

— Это по какому же случаю?

— Для ордена! Говорят, что вы там шпиона укокошили и по всей округе всю ночь еще кого-то гоняли. Что, целая группа была? Поймали?

— Ну!

— Что «ну»?

— Служебная тайна, брат.

— Значит, поймали.

— Может быть, брат.

Видя, что от Карабузова ничего не добьешься, Филипп прибег к хитрости, и, хотя была та хитрость шита белыми нитками, Карабузов «клюнул». Да, есть новые стишата. Сюжет, конечно, произвольный. Кое-что из жизни, остальное — фантазия. И Карабузов прочитал Бакланову новые стихи…

Все понятно. Ночью из моря вышли черные тени. Как призраки, неслышно скользнули они между прибрежных камней и, наверное, думали, что скоро густой виноградник скроет их, а там иди хоть в полный рост до большого приморского поселка. Призраки не прошли, у виноградника их ждали пограничники. Ночной короткий бой… Брызнул на лица бойцов виноградный сок, упали срезанные пулями тяжелые грозди, пролилась чужая черная кровь. Мирный берег сбросил сон, и стал он берегом тревоги. И не было на нем укрытия призракам, вышедшим из моря…

Завтракая, Филипп поведал ребятам все, что стало ему известно. Разумеется, не сказал, что из стихов. Сказал, что «под секретом» сообщил ему все это пограничник Карабузов.

* * *

И снова день. Самый обычный, будничный. Градусник у двери показывает в тени плюс тридцать пять. Впрочем, какая это тень? Короткая, жалкая. Скоро ее не будет. Ее съест солнце. Вот такие дела…

Казалось бы, все должно замереть, попрятаться от жары, но на самом солнцепеке шагают по белой земле двое: Славиков и Бакланов.

— Стоп, милый! — повелительно говорит Славиков. — Начнем. Значит, ты должен идти к домику. Небрежно так и совсем не думать о проволоке. Ну, как обычно мы ходим. Уяснил?

— Давай, давай, — смеется Бакланов.

Славиков бежит к домику. Там, возле магнитофона, собрались все ребята. Сегодня на посту «защита диссертации» — испытание нового устройства Славикова. Вокруг поста 33 натянута тонкая проволочка. Концы ее идут в домик к радиосхеме магнитофона и динамику. Если кто-то посторонний приблизится к проволочке, то… А что будет тогда — вот это и проверяет Славиков.

— Ну что, готово? — нетерпеливо спрашивает Рогачев, едва Славиков появляется на пороге.

— Готово. Начнем, — отвечает Славиков и кричит с порога на улицу: — Филипп! Дава-ай!

Наступает тишина. Все смотрят на маленький зеленый глаз индикатора магнитофона. Из динамика слышится легкое потрескивание — это Славиков подкрутил какую-то ручку. Тихо… И вдруг какой-то щелчок, шипение, закрутился диск магнитофона. Включепный на полную громкость, динамик заорал истошным голосом: — «Полундра! На пост ступила чужая нога! Тревога! Кар-рамба!»

Последнее слово как нельзя лучше совпало с чувствами «членов приемной комиссии». Все закричали и бросились к дверям. От дороги к станции чинно шествовал Бакланов. Он приподнял наД головою панаму:

— Наше вам! Сработало?

Ему ответили сразу несколько голосов: