Тревожный месяц вересень

Похоже, Климарь был увлечен занятием. И опять странная, неотступная мысль пронзила меня. Неужели, если бы не фашизм, разбудивший в нем волчью душу, он бы так и занимался своим забойным свинячьим делом, бродил из села в село, балагурил, пил самогон? И я бы никогда не догадался, что рядом - человек, готовый стать полицаем, бандитом, едва лишь исчезнет сдерживающая его сила? Нет, не мог я до конца разобраться в этом. Наверно, никто не в состоянии разобраться. В жизни немало гадов, но не каждый гад, если изменятся условия, становится палачом и предателем.

Наконец у калитки мелькнула "плюшечка" Серафимы. Я бросился к бабке:

– Ну что?

– Что-что? - спросила бабка. - Что они могли сказать? Может, на селе лучше парубок найдется? А?

– Найдется, - сказал я. - Приехал сегодня. Но только в отпуск.

– Морячок-то? - как будто искренне удивилась бабка. - Смотреть не на что. А у нас - згода{20}. Гарбуза не выкатили, а скоро и заручення{21}.

– Заручення?

– А ты что ж все спешишь? Не могу я так. Все должно быть по порядку. Как дедами заведено. Они не спешили, деды. Они умели.

– Эх, деды ездили на волах, - сказал я. - Другая техника. Еще шестиствольных минометов не было. Ладно, Серафима, все в порядке. Сегодня мы с вами гуляем у Кривендихи. Надо бы им подкинуть кое-чего из харчей. Помочь.

– Ты откуда знаешь про гулянку? - спросила бабка. - Прыткий стал в "ястребках"! Я еще не знаю!

– Разведка мне раньше доносит. Вон Валерик сейчас объяснит.

К нашему тыну, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, подходил отпускник, освободитель Измаила Валерик Кривенда. Он приложил пятерню к бескозырке.

– Вас, мамаша, приглашаю до нас исключительно, - обратился Валерик к бабке. - Вы просто цветете, года вас не берут. Определенно меня импонируете! И милицию ожидаем видеть у наших обильных столов.

– Вот сволота с Черноморского флота! - восхищенно отозвалась бабка. - А ведь был такой босяк! И где его грамоте выучили?

– Вон забойщик, - сказал я морячку, кивнув в сторону Климаря. - Без него тебе не обойтись.

– Это я именно имею в своем усмотрении, - сказал Валерик и, взметая клешами пыль, направился к забойщику.

Климарь облил закопченного кабанчика кипятком и, набросав сверху соломы, укрывал его теперь для лучшей отпарки.

– Здравия желаем, папаня! - рявкнул Валерик, козыряя. - Имею чесь пригласить на семейное торжество, а также для выполнения забойных работ. Настойчиво прошу! - Он нагнулся к Климарю, сказал негромко, как своему: Корабельного спирта привез... Сам из компасов отливал. Девяносто девять градусов! Культурно!

Видать, Попеленко научил Валерика, как уговорить Климаря. Забойщик только крякнул. Известно, что каждый мастер для начала должен поломаться. И Валерик, присев на корточки, продолжал свою агитацию, нашептывал что-то, как девице.

Я опасался, что Климарь все-таки не согласится. Но он неожиданно быстро дал уговорить себя.

– Ладно, флотский! - пробасил он. - Сделаем все в лучшем виде! Где моя обицянка{22}, там и гулянка. Как будто никто не ждал его в лесу!

* * *

И к вечеру началась гулянка. Да какая! Герой морских и сухопутных сражений Валерик, как торпедный катер, пронесся по селу, заходя в каждую хату, приглашая всех, да в таком стремительном атакующем духе, с такими неслыханными в Глухарах книжными выражениями, шуточками-прибауточками, побасенками, с такой лихостью, что село на миг окунулось в забытую уже, казалось, мирную пору, когда загулявшие парубки выписывали замысловатые и развеселые кренделя.

Там, где побывал Валерик, долго не смолкал смех и воцарялось праздничное возбуждение. Работу гончарного заводика морячок просто-таки сорвал. Девчата высыпали из цехов во двор и, проводив гостя, долго не возвращались, приплясывали и притоптывали среди своих горшков и глечиков и напевали старую, как нельзя более подходящую к случаю:

Черноморець, матинко, черноморець.
Вывив мене, босую, на морозець,
Вывив мене, босую, ще й пытае:
"Чи е мороз, дивчина, чи немае?"

В хате Варвары морячок задержался дольше, чем в других, и вышел оттуда вытирая губы - надо думать, после чарки. Но самым поразительным успехом Валерика было то, что он приволок и установил во дворе своей хаты, под грушей, патефон. Самый настоящий патефон, киевского производства, довольно новый, с блестящей мембранной головкой и суконной накладкой на диске. Кто и как решился достать эту драгоценность из сундучных темных глубин, было неизвестно. Считалось, что ближайший от Глухаров патефон находился в Мишкольцах.