Тревожный Саббат

День, когда огнепоклонники отправились на поиски сокровища, выдался пасмурным и холодным. Кладоискатели восприняли это с юмором. Лишь Асмодей хмурился и молчал.

Ким поменялась сменами с верной Цесей и пребывала в на редкость веселом расположении духа.

— Поставь нам что-нибудь послушать, — обратилась она к Заратустре. Фаерщики ехали на его машине.

— И так сойдет, — сухо отказал тот.

— Ну, пожалуйста. Нам будет веселее.

— Веселее? Значит, мы едем развлекаться? А я думал, что ты хочешь найти ответы на свои вопросы. Что ж, поставлю-ка я вам группу «Сваргу», под которую мы с Инеем чуть не впечатались в столб. Ты бы видела, Кимушка, как она прекрасна, и как тонко понимает музыку. Она кусала губы от удовольствия. И в тот день мы чуть не стали любовниками, если бы… Если бы не та мертвая деревня. Так что лучше молчите, а то будет плохо всем.

Ким отвернулась, а Ингрид готова была поклясться, что на глазах у непробиваемой девушки сверкнули слезы.

— Ты почему такой нервный? — спросил Чайна. — Волнуешься? Все будет хорошо.

— Да, все будет хорошо, — уже мягче ответил Заратустра. — Извини за грубость, Ким. Этот участок дороги — очень тяжелый. Мерещится на нем странное, вот и нервничаю. Я ведь бывший сталкер. А здесь погибло двое наших. Засмотрелись на что-то и потеряли управление. Такие хорошие ребята были. Веселые. Но они захотели поэзии одиночества и получили ее в вечное пользование.

Усадьба открылась фаерщикам неожиданно и поразила даже Заратустру, бывавшего здесь не один раз. Здание стояло на холме, а ребята увидели его северную сторону, величественную и грандиозную. Выглянувшее солнце играло с колоннами, которые, казалось, обнимала чья-то маленькая рука. Но внезапно стало темно, а над худой крышей взвились вороны.

— Какое удивительное место! Да это же наше культурное наследие, — воскликнула Ингрид.

— Усадьба не относится к памятникам архитектуры, — со вздохом сказал Асмодей. — И никем не охраняется. Вот почему она так популярна у сталкеров. И потому же медленно погибает.

Фаерщики поднялись на холм и разбрелись вокруг дворца. Ким положила руку на колонну и тихо спросила:

— Что же она чувствовала здесь?

— Поэзию одиночества, — тихо ответил подошедший Заратустра.

— Ты об Инее? — спросила Ким.

— О ком же еще? Тебя ведь она так интересует. Я был здесь только с ней. Только с моей Инной.

— Нет, я думала не об Инее. А о той юной девушке, которая жила здесь.

— О моей прабабушке? — догадался Асмодей. — Вот она точно ни о чем не думала. Только о веселье и детских балах. Ей ведь было всего четырнадцать. Очень шустрая особа. Идем, проведу тебе экскурсию. Эту северную сторону изобразил художник в своей картине «Воспоминания». Давай сначала спустимся в подвал. Затем осмотрим верхние этажи.

Подвал напоминал подземную темницу.

— В девятнадцатом веке здесь хранили вино. А в двадцатом, когда в здании находилась психиатрическая лечебница, сюда сажали буйно помешанных.

— Что-то я замерзла, — пожаловалась Ким, не признаваясь, что просто напугана.

— Пойдем отсюда, — согласился Заратустра. — Я знавал одного сталкера. Лет восемнадцать ему было. Впечатлительный мальчишка. Поехал в усадьбу один за острыми ощущениями. Да и сошел с ума. Уже пятый год из клиники не выходит.

Первый этаж выглядел гораздо более приветливым. Особенно Ким понравилась голубая комната с сохранившимися барельефами.

— Она абсолютно кругла, — повторяла девушка. — Какая красота! Розочки, купидоны, древнегреческие статуи. А этот прелестный камин! Кажется, что в нем до сих пор можно зажигать огонь. Не могу поверить, наша провинциальная усадьба не уступает по изысканности лучшим дворцам Санкт-Петербурга!

Асмодей без слов подал ей старинную фотографию. На ней была изображена та же комната, уставленная экзотическими цветами.

— То немногое, что сохранилось, — грустно проговорил парень.

— Зимний сад! Здесь был зимний сад, — выдохнула девушка. Казалось, что она сейчас заплачет.

— Ким, что ты! — всполошился фаерщик. — Успокойся ради бога! Прости, я тебя, наверное, в машине обидел. Я и не думал, что это фото тебя так растрогает. Все ведь считают тебя несгибаемой.

— У меня тоже когда-то были длинные волосы, — горько усмехнулась девушка и опрометью бросилась третий этаж. Там стояла Ингрид. Она безмятежно свесилась в окно и смотрела вдаль.

Ким застыла на подоконнике. Вся ненависть, которую она держала в себе долгие годы, подняла голову. Девушка побледнела до синевы, ее тонкие губы дрожали, а худые руки сжались в кулаки.

— Если бы не Ингрид, у меня все было бы по-другому. И у Еретика. Она сломала сразу две жизни.

Ким прыжком одолела комнату. Подскочив к ничего не подозревающей Ингрид, она стала выталкивать ту из окна. Но Ким не рассчитала, насколько цепкие руки, отличная реакция и недюжинная физическая сила у фаерщика. Та не упала, и, стерев ногти в кровь, держалась за штыри, торчавшие из стены.

— Бешеная сука, — выругалась Ингрид. — И где же твоя мнимая боязнь прикосновений. Ты же сейчас держишь меня, крепко прижавшись всем телом.