Тревожный Саббат

— Ничего ты не понимаешь, смелая девочка Ким. Памятник архитектуры — нет, не стоит, — твердо проговорил Ницшеанец. — А место, которое изменит всемирную историю — стоит, еще как. И не только этих синяков, но и твоего здоровья, счастья, жизни.

— Повторяю, я никого не виню, — Ким едва заметно улыбнулась.

— Ты забудешь Асмодея, — проговорила Аглая. — Но помни одно: не он тебя мучил, а Саббат в нем. Предоставь Заратустру его судьбе. Обещаю, тебе будет легче. Поезжай в Китай и учись смеяться.

— В Китай? — удивилась Ким. — А что же не в Антарктиду? Или Австралию. Как это поможет дело восстановления усадьбы?

— Никак. Но Шанхай — лучший город для разбитого сердца. Кроме того, он настроит тебя на нужный деловой лад.

— Пусть будет так. Я очень благодарна Ингрид, Инне и Эле, но мне хочется побыть одной.

— Легкого пути, улыбайся и радуйся — прошептала Аглая. Она хотела рассмеяться. Но вырвавшийся из мертвого горла звук скорее напоминал свист.

— Постойте.… Еще вопрос. Неужели я так уникальна? Не верю, — усмехнулась Ким.

— Не уникальна, — покачал головой Ницшеанец. — Агриппина в 1929 году, Святослав — в 1951, Эльза — в 1970 и Георгий, Иннокентия и Сергей — в 1986, 87 и 89. О последних ты, вероятно, наслышана. Родители Инея и тренер Эли. Лучшие из лучших.

— Но почему они не справились? Не смогли возродить усадьбу?

— Ничего ты не понимаешь, девочка Ким, — повторил Ницшеанец, улыбнувшись одними губами. — Мало заново отстроить и отреставрировать усадьбу. Надо в нее жизнь вдохнуть. Жизнь! Воссоздать былой эгрегор. И все, кого мы выбирали, шли до конца. А Васильич, Кеша и Гоша вообще совершили немыслимое.

— И что же? — недобро усмехнулась Ким. — Одни родили Инну, которую никогда не любили и мучили равнодушием. Другой основал сектантский клуб, и капля за каплей морально убивал Элю.

— Ничего ты не понимаешь, девочка Ким! — воскликнул Ницшеанец. — Ничего! Без Васильича, Кеши и Гоши твои друзья Эля с Инеем не стали бы личностями такого масштаба.

— Они нашли свой Шаолинь! — согласилась Ким.

— Да не только в этом Шаолине дело! Пойми же, Иней и Эля уничтожили два мощнейших отрицательных эгрегора, которые мешали остальным избранным возродить усадьбу — закрытый город Краснокрестецк и затопленный Татуру.

— Они дали мне шансы, — у девушки пересохло в горле.

— Именно. И даже мы, Шаолиньские призраки, верим, что ты справишься.

* * *

Девушка со спутанными черными волосами и потухшими глазами буквально вбежала в палату. Глаза ее больше не были желтыми, скорее медовыми.

— Привет, Ингрид.

— Я пришла сказать… Я пришла сказать…

— Что же? Садись, — улыбнулась Ким.

— Что люблю тебя, — выдохнула Ингрид. — Ты не думай, я всегда к тебе так относилась. С самого детства. Меня всегда восхищала твоя сила духа. Так вот, я хочу быть твоим другом. И если Еретик стоит между нами, я оставлю его.

— Знаешь, до тебя тут был Асмодей, — тихо сказала Ким. — И просил о равнодушии… Но это дар не для него. Я хочу быть равнодушной к тебе, Ингрид. Хотя, безусловно, испытываю глубокую благодарность. Видят боги, ты сотворила невозможное, чтобы спасти меня. И я хочу, чтоб ты нашла свой Шаолинь. Выходи замуж за Женька, будь счастлива. А мне позволь идти своим путем.

— Пожалуйста, дай мне твою руку, — попросила Ингрид.

Видно было, как нелегко дался Ким этот жест, но она, не задумываясь, протянула руку той, кем так восхищалась.

— Ничто не вечно в подлунном мире. Мы можем стать друзьями. Когда-нибудь, когда все забудется. Когда усадьба оживет, а я буду свободна от своих обещаний.

Вдруг в палату прокрался Еретик:

— Боги, какой прогресс. Ким пожимает руку Ингрид, — усмехнулся фаерщик. — Может, ты и меня поцелуешь? Я буду рад.

— Нет, к такому я пока не готова, — смутившись, ответила девушка. — Кстати, уже завтра меня выписывают. А скоро я улетаю в Китай.

Еретик присел на краешек кровати.

— Как ты себя чувствуешь?

— Жить буду, — Ким улыбнулась одними губами.

— У тебя хватит сил прийти в суд? Сама знаешь, твое присутствие необходимо, — извиняющимся тоном сообщил Еретик. — Как же мне жаль тебя. Такие усилия ради одной улыбки. Улыбки Заратустры. Но он получит по заслугам.

Ким кивнула. Несколько минут они молчали. Затем девушка проговорила, медленно выталкивая слова:

— Прости меня.

— За что? — удивился Еретик.

— За то, что на целых тринадцать лет сделала тебя инвалидом. За то, что лишила многих радостей жизни. За то, что была эгоистичной сукой. Но прежде всего — за презрение, граничившее с ненавистью.

Еретик взглянул на Ким. Его карие глаза стали почти черными.

— Мои слова сейчас ничего не изменят, — продолжила девушка. — Даже если я миллион раз повторю «прости». Но надо же с чего-то начинать.

— И ты прости, — хрипло выговорил Еретик. — За то, что не смог отогреть тебя. За мой эгоизм и собственничество. За то, что мучил и бил тебя в постели. И за то, что никогда не любил тебя, но жил с тобой, как собака на сене.

— Прощаю, — улыбнулась Ким. — И, конечно, не мое дело, но Ингрид прекрасно тебе подходит.

— Ты придешь на нашу свадьбу?

— Я собираюсь пожить в Китае…

— Мы подождем.

— Сколько вы можете меня ждать?