Тревожный звон славы

Анна Керн пожала оголёнными плечами. Она не спешила с ответом. Трогательная томность была в выражении её глаз, улыбке, звуках голоса. Она умела владеть собой.

   — Не знаю... — В голосе её слышались призыв, обещание. — Может быть, на месяц. А может быть... Если не надоем тётушке!.. — И она улыбнулась Прасковье Александровне, зная, что перед её улыбкой никто не может устоять.

   — Вы помните... — начал Пушкин. Он всё ещё был скован, чувствовал робость, как перед огромным замыслом, требующим всех творческих сил.

   — Ну конечно же! — Разумеется, она не забыла прежнюю их встречу, не могла забыть. — А знаете, зачем я сюда приехала? Главным образом чтобы взглянуть на самого знаменитого нашего поэта!

Он поклонился. Ей он простил желание видеть не его, а поэта.

   — Кажется, в первый раз радуюсь я своей известности...

Но шутливый тон не мог обмануть столь опытную Анну Керн. О, какое впечатление она произвела!

   — Но, Александр, садитесь же! — воскликнула Прасковья Александровна.

Неужели он всё ещё стоял? Какая нелепость! В этом доме, где благоговели перед его гением, где спешили исполнить каждую его прихоть, он держался робким гостем.

Зато Алексей Вульф откровенно поглядывал на прекрасную свою кузину. Пушкин молчал, а дерптский студент разглагольствовал:

   — В Дерпт съезжаются со всей Лифляндии и Эстляндии, чтобы провести время приятнее, чем где-либо... Ярмарки продолжаются целый январь. Каждый день бал. Конечно, у лифляндского дворянина не попируешь, зато какие прекрасные женщины!

Алина Осипова резко поднялась из-за стола и вышла из залы. Анна Керн проводила се долгим взглядом, потом вопросительно посмотрела в глаза своему щеголеватому кузену.

   — Что с милой Алиной? — спросила она всё тем же томным голосом.

   — Понятия не имею... — Вульф пожал плечами.

О знаменитом поэте молодые люди, кажется, вовсе забыли. Но не Прасковья Александровна.

   — Александр, — сказала она, — ваш драгоценный подарок я храню в особом бюро под специальным ключом. — Она говорила об экземпляре первой главы «Евгения Онегина» с его дарственной надписью. — И надеюсь вскоре иметь вторую — не так ли?

   — Да, madame, я тоже надеюсь... — Он уже овладел собой, потрясение улеглось. — Но что же вы не притащили с собой Языкова? — с живостью обратился он к Алексею Вульфу.

   — А потому что Языков — бирюк, потому что он немыслимо застенчив. Он погибнет, сойдёт с ума в этом женском обществе. — Вульф указал на обитательниц Тригорского. — Мой знаменитый друг или предаётся кутежам, или живёт отшельником...

Анна Керн вернула разговор в желаемое ей русло.

   — Но мне, — сказала она Пушкину, — подарите ли вы знаменитую вашу поэму?

   — О, прелестнейшая... От всей души! — Уже в интонациях его была лёгкость, раскрепощённость, напористость, минутная робость уступила место привычной любовной игре.

   — Я пробуду здесь месяц, если не надоем тётушке... — повторила она и снова неотразимо улыбнулась Прасковье Александровне.

   — Как можете вы кому-то надоесть! — воскликнул Пушкин.

   — Не в том дело, — решительно возразила Прасковья Александровна. — Муж не безделица, которой без рассудка швыряются.

   — Но зачем же вам прогонять меня! — жалобно произнесла Анна Керн. — Ведь можно найти какой-нибудь предлог... К тому же мой муж не раз повторял, что лучше мне уехать, чем чувствовать себя такой несчастной...

   — Вы несчастны? — тотчас спросил Пушкин.

   — Вздор! — решительно сказала Прасковья Александровна. — Обычные семейные передряги...

   — А я так просто не могу, не смею представить, что кто-то имеет счастье называть вас своей... женой, — произнёс Пушкин, продвигаясь на нелёгком пути любовной игры.

Анна Керн слегка наклонила голову, готовясь ответить, но вернулась Алина Осипова и порывисто уселась на своё место, пристально глядя то на Вульфа, то на Керн.

   — В нашем университете, — сказал Алексей Вульф, — преподают множество дисциплин. — Он откинулся к спинке стула, выпуская из ноздрей удлинённого прямого носа струйки табачного дыма. — Чистую и прикладную математику, логику, метафизику, нравоучительную философию, естественную историю, всеобщую и русскую историю, химию, опытную физику, политическую экономию...

   — Ну хорошо, — прервала его Прасковья Александровна. — А не прогуляться ли нам?

Вышли в парк. Алексей Вульф поддерживал под локоток свою кузину. С Пушкиным шла Аннет. Растравляя свои раны, она говорила:

   — Я не знаю женщины прелестнее моей кузины Анны. О, она и девочкой была уже красавицей. Мы вместе жили четыре года в тверском имении её отца, Бернове, и ещё тогда я понимала, что рядом с ней я дурнушка. Помню нашу общую гувернантку француженку mademoiselle Benoit — мы обожали её!..

Пушкин слушал рассеянно и всё поглядывал, как высокий, стройный, умело-сдержанный Алексей Вульф, склонив голову, шептал что-то своей кузине.

Аннет уловила его взгляд. Она заговорила лихорадочно-торопливо:

   — Mademoiselle Benoit была требовательной, да, очень, очень требовательной, но умной. Она имела французскую фамилию, но на самом деле была из Лондона: серьёзна, сдержанна, лет сорока пяти...