Тревожный звон славы

Сейчас было время работы. Александр пробежал глазами письмо и уронил его из белых холёных рук на зелёное сукно стола. Он чувствовал себя безмерно усталым и несчастным.

В «малом» кабинете окна были полуоткрыты, ветерок слегка шевелил тяжёлые зелёные ламбрекены. Благорастворённый царскосельский воздух с терпким ароматом втекал в кабинет.

Александр ещё раз пробежал глазами письмо. Может быть, в самом деле Пушкина следовало уже простить?.. Но мысли устремлялись к собственной судьбе. Двенадцать на два! «Двенадцать» была магическая цифра. Двадцать четыре года он царствует — двенадцать на два, — ему самому двенадцать на четыре... Он ощущал приближение конца.

Даже тишина кабинета показалась ему тягостной. Он прошёлся от мраморного камина с затейливыми украшениями к треножнику в углу, постоял у окна, снова прошёлся, потом вернулся к столу, на котором, как всегда, и в письменном приборе, и в бумагах соблюдался идеальный порядок. В приёмной уже давно дожидался аудиенции генерал-адъютант Бенкендорф[205].

Царь позвонил в серебряный колокольчик. Камердинер тотчас приоткрыл дверь.

Громоздкий генерал с аккуратно подстриженными усами почтительно остановился у порога, прижимая к тучному боку шляпу с кокардой. Александр устало-привычно изобразил на тонких губах подобие улыбки и любезно указал на кресло. Сам он сел на стул, стараясь сидеть очень прямо.

   — Слушаю, Александр Христофорович, — произнёс он по-французски. Под командованием Бенкендорфа находилась гвардейская кирасирская дивизия, и два из её полков расквартированы были в самом Петербурге. — Всё ли в порядке в дивизии?

Бенкендорф, так же как царь, заговорил по-французски. Всё в порядке, однако он осмелился потревожить его величество, чтобы напомнить о давнем и важном своём предложении: необходимо, совершенно необходимо создать тайную полицию, дабы неусыпно наблюдать за поведением офицеров. Он уже имел случай докладывать...

Государь поморщился, как и в тот раз. Тайная слежка за офицерами, может быть, оскорбительна?.. Но ведь Бенкендорф столь убедительно доказал! Он так старался угодить его величеству! Его мать, вюртембергская баронесса, приехала в Россию вместе с Марией Фёдоровной, будущей матерью Александра, теперь вдовствующей императрицей. Он сам в возрасте пятнадцати лет уже достиг звания флигель-адъютанта. В войнах с Наполеоном он неизменно отличался. Именно ему достался завидный пост начальника штаба гвардейского корпуса... И вдруг карьера оборвалась. Он пошёл на понижение. И после чего? Пять лет назад он представил государю важнейшие сведения о тайном обществе, назвал фамилии, предложил меры и вызвал лишь неудовольствие государя.

Бенкендорф встал.

   — Ваше величество! — Голос его дрожал. — Могу ли просить объяснить мне откровенно: чем заслужил я вашу немилость?

   — Но, генерал... — Александр тоже поднялся. Он задумчиво принялся расхаживать по кабинету. — Нет, я вполне тобой доволен.

   — Но ваше величество...

Александр нетерпеливым жестом прервал его:

   — Хорошо. Я подумаю над твоим предложением. — И наклонил голову, показывая, что аудиенция окончена.

Двенадцать на два! Земные дела всё меньше волновали его. Он отдал себя в руки Бога, и ощущение, что земное его существование подходило к концу, делалось всё отчётливее. Записка, которую Бенкендорф когда-то вручил ему, лежала в ящике стола. С выражением брезгливости на лице он перечитал её:

«В 1814 году, когда войска русские вступили в Париж, множество офицеров приняты были в масоны и свели связи с приверженцами тайных обществ. Последствиями сего было то, что они напитались гибельным духом партий, привыкли болтать то, чего не понимают, и, из слепого подражания, получили не наклонности, но, лучше сказать, страсть заводить подобные тайные общества у себя... С поверхностными большей частью сведениями... не понимая, что такое конституция... мнили они управлять государством.

...Тайная цель главных руководителей — возыметь влияние на все отрасли правительства... Первым шагом для привлечения низшего состояния почиталось освобождение крестьян...»

Бенкендорф называл славные имена — царь прекрасно знал этих храбрых людей по военным походам и службе: Пестель, князь Трубецкой, Муравьёвы, Николай Тургенев, Бурцов, Михаил Орлов, Долгоруков, Фёдор Глинка[206]...

«...Войска сами по себе, — заканчивал Бенкендорф свою записку, — ни на что не решатся, а могли бы разве послужить орудием для других...»

Так было четыре года назад. Из последних доносов Александр знал гораздо больше. Его хотели убить. Он вынужден был отменить назначенный смотр войскам 2-й армии возле Белой Церкви. Теперь он уезжал в Таганрог, оставляя Россию на произвол судьбы.