Первой своей добычей Таня распорядилась рачительно. За рис на три дня сняла комнату в подпольной гостинице (их в Гетто было много). А горошинки съела медленно, по одной, смакуя каждую. На это ушло часа два, и потом накатила невероятная блаженная сытость. Таня где-то читала, что лисица после удачной охоты наедается на несколько дней вперед. Лежит, не может встать. Вот и она так себя чувствовала. Впервые за бог знает сколько времени валялась на настоящей кровати, в тепле, смывшая всю накопившуюся грязь. Размышляла. Это естественный отбор, как у матушки-природы. Слабые подыхают, и их жрут крысы. А я буду сильной, никто и никогда меня не сожрет. Придет время – снова пойду охотиться.
Наверное, это тоже был круг ада, седьмой: «Круг Ненависти и Силы». Очень возможно, что Таня перестала бояться чертей, поскольку сама превратилась в черта. Но ей так нравилось больше. Как мир с ней, так и она с ним.
– Эй, Хильдегард Фукс! Долго будешь прохлаждаться? А кто понесет бинты на стерилизацию?
Это из двери бункера высунулась старшая сестра, жирная стерва.
– Иду, фрау Решке, – сладким голосом отозвалась Таня.
Затянулась еще разок, бросила сигарету, пошла. Вечер воспоминаний закончился.
В свете приказа двадцать пять ноль два
Жорка появился на вокзале в двадцать пять минут одиннадцатого, когда Рэм уже перестал ждать. Не ушел только потому, что не мог решить куда. Идти сдаваться в кадры, на сутки позже всех, было стремновато – не загреметь бы на гауптвахту. А она при комендатуре. Еще столкнешься с кем-нибудь из вчерашних патрульных… Склонялся к тому, чтоб вернуться к Филиппу Панкратовичу. Раз дивизионная разведка накрылась, может, пусть правда подыщет что-нибудь здесь, в городе. Но представил, как будет мямлить, а подполковник посмотрит, и в глазах прочтется: все-таки не железный стержень, а подушка, Антохина кровь.
Поэтому когда Уткин издали заорал «Салют, Хамовники!», Рэм ужасно обрадовался. Даже полез обниматься.
От Жорки несло спиртом, притом свежевыпитым, не перегаром.
– Обнимаешься, иуда, – сказал старший лейтенант. – А где ты вечером был, когда товарищу приходилось трудно? Никто не сказал Жорке заветных слов «Лычково-Винница».
– Нажрался? – спросил Рэм, улыбаясь.
Старший лейтенант с достоинством ответил:
– Не удержал нормы. Устраивал твою к-карьеру, выпил с полезным человеком. Потом провел ночь на большом подъеме, а с утра пришлось поправлять здоровье, и опять увлекся. Но всё путем. Ситуация под к-контролем.
Говорил он почти нормально, только немного запинался, если слово начиналось на букву «к».
– Договорился про меня?
– Ситуация под к-контролем, – повторил Уткин. – Зайдешь, получишь предписание – и вперед.
– Так идем!
Жора хитро улыбнулся:
– Успеется. Есть более интересное предложение. Слушай мою к-команду. За мной, марш! Левое плечо вперед!
И замаршировал по платформе. Рэм догнал его.
– Куда?
– Увидишь.
Подмигнул.
Он и потом, когда шли по улице, хитро посмеивался, на все вопросы подносил палец к губам: ш-ш-ш.
В конце концов Рэм от него отстал:
– Черт с тобой. Не хочешь – не говори. Только учти: если выпивать – я пас. Всё, больше ни капли.
Молчание Жорка терпел недолго.
– Ты перед армией девок-то хоть успел пощупать? – неожиданно спросил он.
Когда в училище ребята хвастались и брехали, кто им «дал» и кому они «вставили», Рэм в таком трепе не участвовал, сразу говорил: «А у меня никогда никого не было». Но перед Уткиным ужасно захотелось соврать.
Сказал скупо, по-мужски:
– Было.
В конце концов, тогда, на Новый год, целовался же он с Томкой Петренко, и она его руку отпихнула не сразу. Разве это не называется «щупать»?
– Давно?
– Давно.
Уткин торжественно изрек:
– Чтоб оружие не заржавело, его надо смазывать и регулярно проводить стрельбы.
Обхватил за плечо, зашептал на ухо:
– Я провел африканскую ночь с одной фройляйн. Не все немцы удрали, кое-кто остался. У нее там еще сестренка. Вот я и подумал о товарище. Сказал ей: фертиг, будь готова, сейчас приведу к-камарада, будет тебе делать кряк-кряк. Наглядно пояснил с помощью кулака и пальца. – Жорка показал и залился смехом. – Станем мы с тобой… Как эти называются, кто на сестрах женат? Свояки?
Рэму вдруг стало жарко, хотя утро было холодное и ветреное. Он тысячу раз воображал себе, как
– Давай все-таки сначала за предписанием сходим, – пробормотал он. – Для спокойствия. А то загуляем…
– Нормально всё. Вечером нас машина прихватит. Днем всё равно движения нет. На дорогах «штуки» лютуют. Говорят, позавчера целую колонну расхе… раскрячили. – Он задумался. – Расхерачили – это матом или нет?
– Наверно нет. «Хер» это просто старинное название буквы «Х».
– Уже легче! – возрадовался Жорка. – Буду употреблять… А покатим мы с вами, товарищ младший лейтенант, к городу Бреслау, где в данный момент находится наша героическая краснознаменная дивизия. И это, брат, погано.
– Почему погано?