Трезориум

Надо смотреть на это иначе. Завтра – экзамен, к которому ты готовился всю жизнь. И то, сдашь ли ты его, напрямую не связано с тем, уцелеешь ты или нет. Но представил себя в гробу, под нарядной табличкой «Он сдал экзамен на отлично!» – и нервно хихикнул.

– Ты чего? – шепнул Петька. – Он про товарища Сталина, а ты…

Замполит как раз заканчивал речь про последний рывок и про то, как Верховный прислал личную телеграмму командарму.

Снаружи зарычали мощные двигатели, загрохотали гусеницы.

– Десант прибыл, – сказал Секацкий. – Даже на десять минут раньше. Сейчас двадцать два пятьдесят. Пойдем, встретим?

Все вышли на освещенный луной пустырь, по которому, круша кучи колотого кирпича, медленно ползли три «тридцатьчетверки». Рэму показалось, что танки нагружены какими-то тюками, но машины подъехали ближе, и стало видно, что броню плотно облепили люди.

Один спрыгнул, пошел к встречающим. Голова у него сверху была плоская, и Рэм не сразу сообразил: человек в кубанке.

– Батальон Птушко? – крикнул он издали. – Где командир?

– Батальон Птушко, – ответил Секацкий и повторил: – Батальон Птушко. Я командир.

– Ага, тогда мы, кря, хорошо заехали, – довольно откликнулся человек в кубанке знакомым голосом. – Десантно-штурмовая группа прибыла в ваше распоряжение. Командир младший лейтенант Уткин.

Рэм помертвел.

А воскресший покойник был уже в пяти шагах. Махнул своим, чтоб разгружались. Козырнул Секацкому. Рэм стоял прямо за плечом у комбата. Хотел отпрянуть в тень, но заставил себя оставаться на месте, а то что потом, так и прятаться?

– С задачей ознакомлены? – спросил Секацкий, пожимая Жорке руку.

– Так точно. Вроде ясно, но надо полазить, присмотреться. Ночь светлая, времени до рассвета много. Ребят только пристройте куда-нибудь, пусть отдохнут.

– Само собой. Старшина покажет, где поставить машины и где…

Глаза Уткина остановились на Рэме, и лицо будто перекосила судорога.

– Вы знакомы, что ли? – удивился комбат, оборачиваясь.

– Разрешите обратиться к младшему лейтенанту? – спросил Уткин и заулыбался Рэму ненавидящей улыбкой. – Здорóво, сволочь. Не ждал меня на этом свете увидеть? Вышак ты мне красиво нарисовал, только исполнение отсрочили. Согласно примечанию два к двадцать восьмой статье УК РСФСР. Кровью смою. Не впервой.

– Да чё у вас такое? – забеспокоился Секацкий. – Какой вышак?

– Он знает чего, гнида, – всё улыбался Жорка.

Вот ведь странно. Рэму бы сейчас испугаться, а он испытывал невероятное, огромное облегчение. Будто танк с души съехал.

И ответил он Уткину легко, громко:

– Сам ты сволочь и гнида. Правильно с тебя звездочки сняли. Но я рад, что ты живой.

И Жорка словно потух. Улыбка исчезла, и глаза уже не горели бешенством.

– До завтра живой, а там видно будет, – пробурчал. – Ты мне только потом на глаза не попадайся. Не доводи до греха.

И отвернулся, утратив к Рэму интерес.

– Эй, жестянки! Пыли, куда старшина покажет!

Бисерным почерком

6 ноября 1941

Почти полночь. Я очень взволнован. Сегодня был большой день: мы проводили аттестацию по итогам Второго семестра. Кроме того, было несколько разговоров, содержание которых я должен записать.

Начну с Большого Совета, в котором по традиции участвуют все девять сотрудников. Собрались мы в половине десятого, после того как уложили детей. Они теперь умеют засыпать сами, Зося и Хаим перестали читать им сказки на ночь.

Я еще раз, уже официально, объявил о распределении обязанностей на Третий семестр и о том, что завтра придут рабочие, которые поставят в аудитории перегородки. Будет четыре отсека, по одному для каждого преподавателя. Середина останется общим пространством.

Мейер будет работать с «головастиками»: Мареком и Диной.

Дора с «сердечниками»: Ривкой, Болеком и Рутой.

Яцек переходит от Доры к Гиршу, поскольку мы пришли к выводу, что он все-таки «Т», а не «С».

Хаим и Гирш поделят Изю, поскольку всё же есть вероятность, что он «К».

С Хасей сложнее всего. Она по-прежнему остается «неопределившейся». С ней работают все, поочередно. Продолжаем разбираться в этом сложном случае.

Проблема в том, что Гольдберг опять получается недозагружен. Кроме «половинки» Изи он ведет художественный кружок, раз в неделю занимаясь с каждым ребенком индивидуально, но этого, конечно, недостаточно. Из-за этого Хаим хандрит и капризничает. Если бы не Дора, с ним было бы совсем трудно.

Ах да, я же не написал про перемену в отношениях внутри коллектива, а эта «передислокация» сказывается на ходе наших консилиумов. Господи, как же они утомительны со своими глупостями! Почему им недостаточно заниматься поиском сокровищ? Разве может быть что-то более захватывающее?

Великую новость я узнал недели три назад, следующим образом. Ко мне в кабинет явился Хаим и закатил скандал. Он откуда-то узнал, что получает жалованье втрое меньше Брикмана.