Трезуб-империал

Сквира, Козинец и Икрамов сидели в гостиничном номере капитана вокруг выдвинутого в центр комнаты стола. Северин Мирославович убрал кровати к стене, подтащил тумбочки поближе и расставил на них купленные в центральном гастрономе яства. Гвоздем программы была картошка, сваренная в трехлитровой банке. Для сохранения тепла Сквира, слив воду, обмотал банку полотенцами.

— …Человек, впервые совершивший убийство, пусть даже в приступе паники или случайно, прежним остаться не может, — говорил Икрамов.

— Ну да. Отторжение, отчаяние, самонаказание… — Капитан запнулся, лихорадочно вспоминая институтские лекции.

— Вот именно, — благожелательно кивнул подполковник. — Это примеры социально не опасных типов реакции. Но бывают и опасные. Помните? Есть люди, которые начинают думать, что убить — это как дорогу в неправильном месте перейти. Есть те, кто убеждает себя в собственном превосходстве, которое и дает им право на убийство. Другие вдруг решают, что убийство — самое яркое переживание в их жизни. Своеобразное, конечно, но все же ни с чем не сравнимое удовольствие. Такие преступники всегда совершают не одно убийство. И при этом совершенствуются с каждым разом…

— В хату Ревы его мог кто другой послать, а к Рыбаченко он поперся уже сам, — тщательно выговаривая каждое слово, произнес Козинец. В начале ужина он необдуманно выпил полстакана коньяка и теперь мучительно боролся с опьянением. — Устранить опасного свидетеля. Очернить Рыбаченко…

— Может быть, может быть, — Подполковник помолчал немного и спросил: — А почему мы вообще думаем, что оба убийства совершены одним и тем же человеком?

Сквира напрягся. Козинец молча жевал.

— Паспорт и монеты Ревы у Геннадия… — ответил капитан. — Чтобы подбросить их, убийца должен был сначала украсть их из дома Ореста Петровича.

— Рыбаченко мог просто купить монеты у Ревы, — хмыкнул Сурат Бахтиерович. — По словам мастера с кирпичного завода, Гена часто так делал. А Часнык рассказывал о богатом покупателе, который объявился у Ореста Петровича летом. Это вполне мог быть Гена. Даже наверняка был именно Гена. Кому еще, кроме жителя городка, интересны монеты, которые ходили именно здесь?

— А паспорт?

— С паспортом Ореста Петровича в доме Гены, конечно, не поспоришь. Но разве не мог Реву убить Рыбаченко? А Геннадия — его подельник по другим преступлениям? Тем преступлениям, которые давали парню столько денег? Сообщник мог понять, что мы Гену допросим, и побоялся, что тот проболтается?

Сквира замер.

— С нашим счастьем — у Генки точно алиби обнаружится, — пробормотал Козинец.

Северин Мирославович и подполковник разом обернулись к нему. Василь Тарасович не увидел их реакции — он подливал коньяк в свой стакан.

— Мы так и не нашли всех альбомов, ангелочка и пепельницу… — проговорил Сквира. — Так что убил Реву все-таки не Рыбаченко.

Икрамов кивнул.

— Я тоже думаю, что убийцей в обоих случаях был один и тот же человек. И главным аргументом назвал бы именно это. Есть еще и психологическое наблюдение — у обоих убитых были закрыты глаза. Скорее всего, их закрыл преступник.

Козинец удивленно поднял голову.

— Точняк! — пьяно подтвердил он. — Ну ни фига ж себе!

Подполковник посмотрел на Василя Тарасовича, потом перевел взгляд на Сквиру.

— Я слышал, товарищи, что этот коньяк выдерживают в дубовых бочках минимум восемь лет, — Сурат Бахтиерович явно менял тему разговора. — Осмелюсь сказать, вкус получается интересный. Узбекистан в прошлом — мусульманская страна, и люди, особенно пожилые, избегают там всего спиртного. Возможно, поэтому мне довелось попробовать коньяк лишь в армии…

— А вы давно в Киеве служите? — спросил Сквира. Как хозяин, он должен был оставаться более-менее трезвым, поэтому старался не допивать до дна. У Икрамова была другая тактика — время от времени он, ничего не говоря и никак не поясняя, пропускал тост.

— Давно. Я женился в Киеве. Там родились мои дети. Мало того, что город мне сам по себе нравится, он, будучи третьим по значению в СССР, предлагает много интересной работы… — Сурат Бахтиерович положил кусок вареной колбасы на краюху черного хлеба, накрыл сверху кружком огурца, откусил и, медленно жуя, вдруг снова вернулся к прежней теме: — А не имеет ли убийца Рыбаченко медицинское образование? Все-таки удар бритвой в сонную артерию…

Этот разговор все больше походил на экзамен. Северин Мирославович поежился. К чему эти пытки? Разве недостаточно забрать у человека дело? И тем самым перечеркнуть его и так шатающуюся карьеру?

— Вряд ли нужно иметь медицинское образование, — вздохнул Сквира, — чтобы понимать, что удар бритвой в сонную артерию смертелен.

— Но ведь лезвие вошло точно туда, куда надо…

              — А можно ли там промахнуться? Просто бей посередине шеи, где пульс… — Северин Мирославович помолчал и добавил: — Мы же не считали, что Рыбаченко должен быть медиком, чтобы ударить себя в сонную артерию. Тогда почему от убийцы этого ожидаем?

Сурат Бахтиерович улыбнулся и кивнул. Потом отвернулся и стал готовить себе чай. Вода в еще одной трехлитровой банке как раз закипела.