Но это не значит, что если другие в церкви разговаривают, то и я должен разговаривать. Молчание в храме — это правило Церкви. Тот, кто разговаривает, — нарушитель, он человек заносчивый или, что чаще случается, неуравновешенный или чувствующий себя неполноценным, страдающий от своей ущербности. По тому, как человек ведет себя в обществе других людей, можно понять, мирно ли у него на душе.
Приведем еще один пример. Во время богослужения мы, естественно, должны стоять. Если другие сидят, это не значит, что и мне надо садиться. Вероятно, сидящий болен или, что более вероятно, просто ленится, особенно если богослужение короткое. Когда вечерня длится сорок пять минут, а утренняя служба два с половиной часа, неужели мы не можем постоять? Наверное, у нас или с головой не все в порядке, или мы настолько внутренне расхлябаны, что совсем не владеем собой. Ведь устаем мы в большинстве случаев не от работы, а от душевной вялости. Те, кто сидят на службах, обычно больны душой. Причин физического характера, по которым человеку необходимо сидеть, чрезвычайно мало. Но больному душой не станет легче, как бы ты ни старался, хотя бы давал ему сладости и обмахивал его веером.
Поэтому я не буду садиться, подражая тем братьям, у которых нет душевного мира. Наоборот, своим стоянием в церкви я должен напоминать другим, что мы — ангелы и молимся вместе, подобно ангелам. Когда все святые и ангелы со страхом и трепетом стоят у престола, невообразимо, чтобы мы сидели. Конечно, в монастыре мы проявляем долготерпение, доброту и снисхождение, чтобы не обидеть другого человека. Хочет он сидеть? Пусть сидит. Хочет разговаривать? Мы не выгоняем его из храма. Хочет есть с маслом? Мы даем ему масло. Мы не станем каждый день напоминать ему, что он грешит, потому что тогда он еще больше будет сопротивляться. В целом мы снисходительны. Но сам ты должен знать: если ты садишься на службе только потому, что так делают другие, ты грешишь перед Богом, хотя бы делал это по неведению, подражая другим. Само собой разумеется, что грешить, расслабляться, забывать о своих духовных обязанностях ты не должен, и святой Антоний даже не говорит об этом. Он учит тебя иметь ревность и желание все исполнять со свободой, однако при этом не превозноситься, не делать ничего напоказ.
В более широком смысле, духовные обязанности — это общение монахов между собой, главным образом на послушании. Когда мы охотно высказываем свои мысли, но при этом не хотим соглашаться с ближними, то так обнаруживается наше превозношение. Если монах на послушании и в любой другой обстановке отстаивает свое мнение, будь оно даже правильным, — он превозносится, задирает нос. Человек, душевно и духовно уравновешенный, никогда не настаивает на своем мнении. Он умеет выразить его таким образом, что никто даже не принимает это за его мнение. Например, во время обсуждения он незаметно вставляет в общую речь свой правильный совет, и если ближний поймет это — хорошо, а если не поймет — ничего страшного.
Значит, на послушаниях и при обсуждениях, составляющих нашу церковную и общественную жизнь, мы не должны превозноситься. Здесь нам больше всего нужно следить за собой, и в случаях, когда другие не делают того, что хотим мы, не признают нашего правильного мнения, мы не должны обижаться, расстраиваться, принимать всё близко к сердцу. Например, на моих глазах происходит что-то, действительно не делающее чести монастырю, но братья желают, чтобы все было именно так. В таком случае я должен уступить, потому что это мои братья, а не односельчане или люди из одного со мной города, и раз братья хотят делать именно так, то поступим по их желанию. Самое большее, что мы можем сделать, — это сказать о своих сомнениях игумену, а игумен, если захочет, пусть предотвратит зло. Когда мы высказываем свое мнение или страдаем оттого, что допускается какая-то ошибка, то в этом и проявляется наше превозношение. И в таком случае наша работа на послушании, или поклоны в церкви, или преклонение головы не возводят нас к небу. Во всем этом мы уподобляемся фарисею, хвалившемуся в храме, а мы постоянно находимся в храме, потому что для нас это не только определенное здание, но и весь монастырь.
Это правило раскрывает перед нами дух святого Антония Великого. В его время было много язычников, много иудеев, которые желали узнать о вере Христовой. Их не отвергали. Но никто не устраивал миссионерских походов ради спасения неверных. Им просто говорили благое слово веры и предоставляли Богу это слово взрастить. Такие начинания, предвестники сегодняшней миссионерской деятельности, имели место и в братстве святого Пахомия, и сам он был проповедником веры.