Трезвенное созерцание

Итак, если ты, о монах, оставивший мир и вещи мира и пришедший в ангельский образ, желаешь, чтобы твоя душа сподобилась благодати и божественного утешения, усердно подвизайся, чтобы стяжать в своем сердце поучение в умной молитве, и позаботься, насколько можешь, о том, чтобы благодатное и утешительное имя Господа нашего Иисуса Христа было записано и запечатлено на твоем сердце. Потому что тогда к тебе будут относиться с любовью и благоговением святые Ангелы. Ибо они, почитая имя Христово и благоговея пред ним, благоговеют и почитают и то место, где записано это имя Христово.

Когда ты напишешь в сердце молитву, которая является именем Христовым, Ангелы будут не только благоговеть и почитать тебя как друга этой молитвы, но и станут твоими неразлучными друзьями на протяжении всей твоей жизни. Они будут невидимо сопровождать тебя на путях и дорогах. Ночью они будут хранить тебя от страха нощнаго, а днем — от стрелы летящия[158]. Во время работы они чудесным образом будут помогать тебе и укреплять тебя. Во время беседы они будут вразумлять тебя отвечать на вопросы премудро и без запинки. Во время молитвы они, исполненные радости, будут стоять и молиться вместе с тобой, умоляя за тебя Всевышнего. В опасности они станут для тебя утешением и нежданным спасением. Этих Ангелов ты не видишь глазами явно, но чувствами постигаешь их помощь. А иногда ты видишь их и очами, в зависимости от твоей душевной силы и чистоты твоего сердца.

Радость твоей душе, если ты обретешь таких благодатных друзей и сильных хранителей — Ангелов, которые определены Богом, чтобы хранить твою душу, доколе не представят ее как чистую и непорочную невесту Жениху Иисусу. Потому что насколько ты, возлюбленный, отверг от себя всякое плотское похотение и суетную заботу и весь предался занятию молитвой и поминанием Самого Бога, настолько и Бог помнит тебя всегда и считает тебя Своим другом, записав твое имя в неизгладимой Книге Своей божественной памяти.

Потому радуйся, возлюбленный, и веселись, как говорит Господь: Радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах[159]. И поскольку имя твое записано в Книге жизни пером, которым ты сам при помощи всегдашней сердечной молитвы написал в книге своего сердца Его божественное имя, то Бог впредь будет заботиться о тебе, опекая и сохраняя твою душу Своей благодатью как зеницу ока от всякого греха, от всякой вещи, во тьме преходящия, от сряща и беса полуденнаго[160]. Потому что и ты хранишь неизгладимыми в глубине себя Его любовь и память о Нем. Об этом некто из отцов рассказал следующее.

Некий брат, придя в исступление, увидел величайшую церковь, посередине которой стоял великолепный и славный царь, облаченный во все архиерейское облачение такой красоты и блистания, что связывается любой язык, желающий поведать о благообразии того славного архиерея. Вокруг него стояли молниеобразные существа. Одни из них были похожи на диаконов, потому что держали в руках своих чудные кадила, которыми кадили этого блаженного и небесного архиерея, другие же — на священников, которые стояли вокруг него с величайшим благоговением.

Все они представляли собой чудное видение, потому что не только их образ был световиден и почтенен, но и облачения, в которые они были одеты, у некоторых из них были белы как снег и чисты как свет. Облачения были настолько тонкими, что если здесь на земле нашлись бы такие и были бы оставлены в воздухе не обремененными никакой земной тяжестью, то тотчас ветер поднял бы их в небесный эфир и они по причине своей крайней легкости и чрезвычайной тонкости уже никогда бы не опустились вниз на землю. Облачения, в которые были одеты другие, были иного вида, о котором не только земной язык поведать не в силах, но и ум сам по себе не может того постигнуть, потому что нет в мире вещи, подобной виду этих облачений.

Другие же были облачены в ризы молниевидные, которые сверкали подобно молнии. И одни из них находились по правую сторону от архиерея, а другие — по левую. Все стояли с великим благоговением и скромностью. А этот блаженный архиерей был столь славен, настолько выделялся среди других и превосходил их своей славой, светлостью и красотой, как превосходит солнце другие светила. Стоя же прямо и зря на восток, сей чудный и непостижимый архиерей громко и чисто, немного кратко, пел некую мелодию, очень сладкую и неизреченную. Монах же тот, видя эти непостижимые вещи, изумлялся и, слушая сладчайшую гармонию и чрезвычайно приятную мелодию, удивлялся.