Трезвенное созерцание

Душа видит их ясно и созерцает неложно, и знает сама в себе, что видела их, потому что видела, каковы они. Но мысль впоследствии, то есть после созерцания, только помышляет о том, каковы эти предметы, открывшиеся ей, но понять того в совершенстве не в силах, потому что не может проникнуть в их суть. Потому сказано: И не приходило то на сердце человеку[243]. А иногда, когда достойный иерей облачен в священнические ризы, в исступлении они представляются ему божественным и невещественным облачением. Потому что иногда ризы, в которые он облачен, кажутся ему облачением молниевидным, иногда же — одеянием света, почему и сказано: Одежды же Его сделались белыми, как свет[244].

Когда чистый иерей, облаченный в священнические ризы, прежде возгласа «Благословено Царство…» кадит святой престол, иногда он некоторым неизъяснимым образом чувствует в своем сердце благодать Святого Духа, которая, коснувшись его сердца в начале Божественной Литургии, остается в нем ощутимо, производя неизреченное духовное и божественное действие, доколе не закончится Литургия. Иногда же эта благодать Святого Духа остается в его сердце почти на целый день, если сей истинный служитель Господень с великим вниманием относится к своим духовным обязанностям. Ибо таким образом он чувствует, что в тот день на нем почивает и действует в его сердце невещественно и неизреченно благодать Святого Духа. Посему тот день для него является днем духовного ликования, днем истинного веселия, днем живого утешения и невыразимой радости и наслаждения.

Следовательно, об этом дне, который сей человек Божий проводит вместе с благодатью Божией, — вместе с ней ест, спит сладко, сидит, — в который она сопровождает его, об этом, говорю, дне говорил и Пророк: Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь[245].

Духовная радость, которой исполняется сей чистый служитель Христов тогда, когда чувствует, что его утешает благодать Святого Духа, велика и свята. И радость эта неотъемлема. Никто не может у него отнять ее: ни человек, ни демон, никакая тварь — ни чувственная, ни умная. Об этой радости говорит Спаситель: Радости вашей никто не отнимет у вас[246]. А иногда, когда достойный и чистый иерей совершает Проскомидию, вместе с неким чудесным услаждением сердца и мысли у него проливаются слезы.

Посему иерей, желающий неосужденно священнодействовать, должен иметь неосужденное жительство, то есть должен быть чистым и плотью, и духом[247]. Мысль его должна быть просвещена обильными слезами. Ум его должен быть чистым, свободным и весьма возвышенным, дабы, если это возможно, всегда обращаться горе, в небесном. Сердце его должно быть обителью и сосудом Святого Духа. Помыслы — добрыми и полезными. Помышления — духовными. Поучение в Боге пусть всегда свивает себе гнездо в его сердце. Страх Господень да будет укоренен в глубине его. Любовь Божия да будет обитать в его душе. Он должен ненавидеть злое, отвращаться порока, поучаться в добре и творить благое. Чтение божественных словес пускай не покидает его. Заповеди Христовы да царствуют в нем. Как вкушает он Пречистое Тело Христово и устами своими пьет Пренепорочную Кровь Самого Христа, так да будет он чист в целомудрии тела и души.

Пусть помышляет о том, Чей он служитель и Кому он служит. Пусть боится своего служения и радуется о нем. Пусть трепещет плотью и радуется душой. Пусть тело его будет подчинено воле души, а душа подчинена воле Господней. Пусть он живет не сам в себе, но живет в нем Христос. Уже не я живу, говорит божественный Павел, но живет во мне Христос[248]. Пусть он живет во Христе, и Христос — в нем. Пусть различными подвигами наказывает свою плоть, доколе не будут умерщвлены его злые страсти и не воссияет умопостигаемым образом луч чистой чистоты подобно молнии, так, как сияет вид и созерцание Ангелов. Вид Его был как молния, говорит Писание, и одежда Его бела как снег[249]. Пусть священник ест ровно столько, сколько нужно, чтобы жить. Пусть его питание и обращение с самим собой будет таким чистым и трезвенным, чтобы даже во время сна противостоящий нам враг не мог уязвить его собственной же плотью, то есть плотской сластью. Потому что иерей, умертвивший свою собственную плоть и свои страсти, всегда достоин священнодействовать и, священнодействуя, всегда ощущает телесными чувствами и постигает умопостижимо силу Божественной Литургии. Но прежде всего иерей должен обладать крайним смирением и относить все, чего он достиг по действию благодати Христовой, действию Самого Христа, а не своему преуспеянию. Ибо сказано: Без Меня не можете делать ничего[250].