Трезвенное созерцание

Какое утешение может иметь моя душа, сладкий мой Иисусе, сладкий нектар для моей души, когда Ты, Господь мой и Бог мой, только показываешь моей душе чудесную благодать и божественную сладость Твоего Царства (как бы разрешая меня от оков смиренного моего тела, чтобы ввести в простор Своего неизреченного Царства) и затем снова сокрываешь от моей смиренной души Свою божественную благодать, как бы запирая меня вновь в темницу этого жалкого тела?

Все зависит от Твоего веления, Господи. Все, чего бы Ты ни пожелал, исполняется тотчас. Ибо, Господи, что из того, чему Ты пожелал быть, не обрело бытия в тот же миг, как только Ты сказал и благоизволил? Ты, Господи, сказал, чтобы было сотворено небо, и тотчас стало так. Ты сказал, чтобы была сотворена земля, и она была сотворена. Слово Твое, повелевающее чему бы то ни было прийти в бытие, тут же становится делом. Сказано — сделано. Теперь, Господи, разве это великое дело — сказать одно сладкое слово и для меня, чтобы оно стало делом? Ей, Господи, сбывается, сбывается, потому что чего бы Ты ни пожелал, все сбывается. Ты Бог, Господи, и можешь сделать все, что пожелаешь. Бог наш на небеси и на земли, вся елика восхоте, сотвори[264]. О, если бы, Господи, то, чего возжелал от сердца Твой молитвенник, как можно быстрее дала мне Твоя благость! Аминь! Буди!».

Но, о блаженный иерей и служитель Господень! Ты поклоняешься Тому, увидев Которого сидящим на Престоле славы и воспеваемым мириадами мириад Ангелов, пророк Исаия содрогнулся от страха. Ты беседуешь дерзновенно с Тем, на неизреченную светлость Которого не смеют взглянуть Серафимы, покрывая двумя крыльями свои лица, двумя крыльями закрывая ноги, чтобы не опалиться от огня Божества, а двумя крыльями паря благоговейно вокруг Престола Божества. Они воспевают, поют, вопиют, взывают и глаголют: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! небо и земля полны славы Его![265]. Ты берешь и прикасаешься к Тому, взять Которого и прикоснуться к Которому невозможно. И, держа в своих руках Недержимого, всеблагоговейно возглашаешь: «Вонмем. Святая святым…» — и проливаешь из обоих глаз реки и потоки слез, которыми орошаются твое лицо и борода. Когда, проливая слезы, ты держишь Того, Кто могущественно держит и тебя и всю тварь, и когда видишь Того, Кто призирает на землю, и она трясется[266], тогда, прошу ради любви, которую ты имеешь к Раздробляемому тобой и Неразделяемому, помяни меня пред Тем, Который всегда ядомый и никогда не иждиваемый[267].

Его, прошу тебя, умоли за меня, бедного, не имеющего и следа доброты, дабы Он во Втором Своем Пришествии, когда будет судить весь мир, обратил на меня милостивое и сладчайшее око. Ибо я, смиренный молитвенник твоей святыни, верю, что твою молитву Бог всегда слышит. Но более всего Христос близок к тебе в тот час, когда ты, совершая Божественное Тайнодействие, проливаешь пред Его божественным величием обильнейшие слезы и с чистой любовью умоляешь Его за всю вселенную. Лучшего и более подходящего часа для того, чтобы ты был услышан, не существует. Ибо в этот час Святой Хлеб — так я называю Пречистое Тело Христово — еще находится в твоих устах, очи твои ручьем проливают слезы, руки твои отирают святой дискос, твой язык и твоя мысль молятся и говорят: «Отмый, Человеколюбче, грехи, беззакония, прегрешения зде поминавшихся рабов Твоих (того-то и того-то)»[268]. Потому прошу тебя, служитель Вышнего, тогда замолви Христу словечко и обо мне и урони одну каплю слез о моей отчаявшейся душе. Ибо одной силой обладают твои чистые слезы, которые ты проливаешь на святой престол в этот час, и другой силой обладают мои слезы, скудные и не имеющие дерзновения. Потому что слезы, которые грешник проливает о своих грехах, подобны слезам блудницы, мытаря и прочих грешников, которые едва спаслись благодаря им. Но слезы, которые о любви Христовой проливает во время Литургии праведный, достойный и безукоризненный иерей, гораздо более честны и приятны Самому Христу. Такими были слезы Преславной Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии и слезы святого Иоанна Богослова, которые он пролил при распятии Христовом.

Но Ты, Господи Иисусе Христе, эрос, любовь, веселие и неизреченная сладость всех, любящих Тебя от всей души, умоляемый этими слезами, очисти и нас от всякого беззакония и греха и паче снега убели нашу потемневшую душу. Аминь.

Иногда чистый иерей и достойный служитель Господень, облачившись в священнические ризы и совершая священнодействие, в исступлении видит себя подобным пламени огня. Как только он узрит это видение, тотчас тает от умиления его сердце. Потому, доколе не закончит Божественной Литургии, он все пребывает в умилении. Так нам однажды рассказал некий иерей, которого после Божественной Литургии спросили, почему он во время великого входа на Херувимской песни, обходя с Дарами храм[269], пришел в такое умиление.