Три Анны

Маринин совет выглядел дельным, и Аня с благодарностью кивнула:

– Пожалуй.

Как назло, монеты лежали в вязаном кошельке, засунутом в самый дальний угол саквояжа. Торопясь, пока офеня не исчез из виду, Аня подняла саквояж и вытряхнула его содержимое на кровать. Так, два платья, искусно выстроченных Проклой по английскому фасону, шёлковый полушалок, три пары чулок, носовые платки, юбка и блузка, крестьянский сарафан, сшитый собственными руками.

Кошелёк отыскался самым последним, когда Аня перебрала все вещи одну за другой. Денег в нём оказалось предостаточно, чтобы выкупить весь лоток с галантереей.

«Дам офене денег, сколько запросит, лишь бы найти шутника», – думала Аня, выбегая из дома.

Верная Мариша уже ждала её, распахнув калитку.

– Куда пошёл лоточник? Где офеня? – спрашивали девушки у проходивших мимо баб с обновками в руках.

– Там, там барышни, – встречные тыкали пальцами в дальний конец деревни, – бегите шибче, а то у офени почти весь товар разобрали.

На указанном месте застали лишь трёх девок с мотками дешёвого кружева в руках да двух баб, делящих купленный на паях кус материи. Спеша со всех ног, повернули в другой конец Дроновки – тоже никого.

Сколько ни искали письмоносца Аня с Маришей, сколько ни расспрашивали о нём – мужик словно сквозь землю провалился.

– То не наш офеня торговал, а незнакомый, – сказала им тётка Лукерья, хвалясь купленными атласными лентами, – мы местных коробейников всех знаем. Они к нам почитай каждую неделю заглядывают, а разносчика книжек Сеньку-рыжего я иной раз и кашкой угощу. Он мне за то самой первой товар показывает. Вот давеча почитай полкороба картинок с лебедями у него скупила шкаф обклеивать.

Аня слушала из вежливости, невпопад кивая хозяйке головой, неотступно возвращаясь мыслью к человеку, написавшему письмо.

«Конечно, – размышляла она, – купеческое дело непростое, всегда есть недовольные, а то и обиженные. Но чтобы мстить подмётными письмами…»

Крошечный комочек в кармане оттягивал юбку, словно пудовая гиря. Ане хотелось как можно быстрее избавиться от него, разорвать в клочки или спалить в огне, чтоб и следа не осталось.

Бездумно она потянулась к топке в бабьем углу, но вовремя опомнилась. Нет. Пусть лежит как свидетельство. Не зря говорят: «Как верёвочке ни виться, а кончик будет», когда-нибудь наверняка выплывет наружу правда об этой глупой затее тайного недоброжелателя.

– Шли бы вы, барышни, за околицу, – от души присоветовала тётка Лукерья, взглянув на озабоченные лица подруг, – там девки хоровод водят, песни поют. Эх, и хорошо! Будь я молодайкой – родичи на вожжах бы дома не удержали. Чуете, как знатно выводят?

Она умолкла, заслушавшись сложным трёхголосьем, плывущим над деревней. Песню вёл высокий девичий голос, уверенно и сильно выпевающий основную мелодию. Два других голоса, пониже, вторили солистке поочерёдно, то умолкая, то поддерживая затейливый мотив, заставляющий ноги сами проситься в пляс.

– Пойдём! – вскинулась Анна, потянув Маришу за собой. – Действительно, что в затворе дома сидеть, думами ворочать. Молодость один раз дана!

Когда девушки вышли за околицу, гулянье входило в самый разгар.

– Давай постоим в сторонке, – шепнула Ане Мариша, залюбовавшись пёстрым девичьим хороводом, плавными изгибами текущим по большому кругу.

Парни стояли чуть в стороне, нарочито небрежно поглядывая на танцующих девиц и делая вид, что их совершенно не интересуют несерьёзные забавы местных невест. Но по тщательно расчёсанным волосам кавалеров, чистым рубахам с шёлковой вышивкой и начищенным до блеска сапогам было заметно, что они оказались здесь совсем не случайно. Девушки в круге не уступали женихам в нарядах.

Яркие сарафаны с оборками, бусы, атласные ленты в косах – всё говорило о том, что танцы дело важное, и в хороводе складываются новые семейные пары, завязывается дружба, а порой возникает лютая вражда.

– Барышни, идите в круг! – бойко выкрикнула Ане и Маришке соседка Сысоя Маркеловича – полногрудая, черноглазая Парашка, наряженная в тёмно-синий сарафан с каймой.

– Просим, просим, – закричало сразу несколько весёлых звонких голосов, тонкие девичьи руки втянули Аню и Маришу в середину хоровода, и над лесом поплыла новая песня:

«В этом хороводе девица гуляла.
Девица гуляла, ленту потеряла…»

Плывя лебёдкой по кругу, Аня чувствовала, как нежная мелодия захватывает её всю до кончиков пальцев. Казалось, что тело перестало ей принадлежать, а подчиняется только музыке, расходящейся из слаженного хоровода, словно круг по воде. Размеренный ритм и мелькание лиц дурманили голову, уводили из этого мира в небесные дали, неподвластные приземлённому разуму.

Аня нашла глазами Маринино лицо и удивилась: глаза подруги, ещё вчера залитые слезами, излучали покой и радость, а губы украшала задумчивая улыбка, словно у матери, качающей в колыбели младенца.

«Ах, что за чудо – русская песня», – умилённо подумала Аня, когда затихли последние звуки песни и танцовщицы, остановившись, степенно поклонились друг другу.