Три Анны

Странно, но прежде Аня никогда не была у Мариши, хотя с первого класса была с ней, как говорят в народе, – не разлей вода.

В стенах узкого трёхэтажного особнячка, сложенного на века из красного кирпича местного производства, угадывался поморский манер, завезённый в Олунец архангельскими купцами. Высокая клеть, малый размер окон, чтоб зимой не выдувало тепло, а летом не впускало изнуряющий зной, – всё говорило о купеческой обстоятельности и крепких корнях рода Вороновых, кряжисто вросших в северные земли.

На первом этаже располагалась гостиная, обставленная неброско, но с толком: дубовый стол с шестью стульями, буфет с резными силуэтами птицы Сирин, горка с посудой Кузнецовского фарфора и небольшой клавикорд французской работы – Мариша славилась в пансионе как лучшая музыкантша. На втором этаже находились три уютные спаленки с обитыми ситчиком стенами. По цвету обоев спальни именовались: жёлтая, голубая и розовая. Третий этаж целиком занимал кабинет купца Воронова: там Ермолай Поликарпович решал коммерческие дела, сводил счета, там и обедал, сидя за небольшим столом с шарообразными ножками, там же и спал, приспособив под постель старинную плюшевую кушетку.

Чуткая к людям, Аня замечала, что Маришу тяготит домашняя обстановка: всё здесь напоминало ей об отце. Да и сама Аня, по многу раз на дню пробегая мимо входной двери, ловила себя на том, что ждёт уверенного хозяйского стука и зычного голоса с известными всем местным купцам Вороновскими перекатами: «Да никак к нам гостьюшки понаехали!»

– Крепись, Мариша, Бог милостив, – целовала она подругу, – наступит день, и на нашей улице будет праздник.

– Ты молодец, Анечка, ты сильная, – сказала Мариша, когда они с Аней уселись разбирать неоплаченные счета, беспорядочной грудой лежавшие на письменном столе, – ты всё умеешь, всё знаешь. И люди тебя уважают.

Переложив пухлую папку с бумагами кожаной закладкой, Аня грустно усмехнулась: «Сильная!» Знала бы Мариша, чего стоит её сила! Если бы она могла позволить дать волю чувствам, то повалилась бы головой в подушки и плакала всласть, как в детстве, захлёбываясь слезами и вытирая мокрые глаза краем подола. А так – купеческая дочь: раскисать не моги, молчи, веди дела, распоряжайся работниками, иначе всё семейное дело прахом пойдёт. А казна да мануфактура купцам не с небушка в руки свалилась, она бессонными ночами выстрадана, да дедовскими ногами выбегана.

За всей суетой и толкотнёй, ежеминутно раздираемая тревогой за отца, Аня нет-нет, да и поглядывала в окно: не идёт ли с визитом Алексей Свешников?

Она ждала его в самый первый день, уверенная, что уже весь Олунец знает об их приезде. В этом Аня не ошиблась: с раннего утра они с Маришей едва успевали раскланиваться с неожиданными визитёрами.

Чуть свет пожаловал купец Расстегаев, поставив на стол корзину ещё тёплых пирогов, пахнущих малиной. Он неуклюже потоптался в гостиной, покашливая в бороду, а напоследок выудил из кармана деньги:

– Примите, Марина Ермолаевна, должок мой вашему батюшке. Царствие ему Небесное.

Следом за Расстегаевым прибежала кругленькая, ясноглазая Маришина нянюшка Клавдия, повадками напоминающая сиамскую кошечку с голубыми глазами и палевой шкуркой. Чмокнув Маришу в лоб и перекрестившись на образа, она промурлыкала Ане слова приветствия и, засучив рукава, отправилась помогать Анисье по хозяйству.

Перед обедом к Весниным заглянул сам предводитель дворянства господин Тузов – невероятно худой мужчина с копной мелковьющихся волос. Надменно поклонившись, он произнёс слова соболезнования, звучавшие в его устах как великое одолжение, и гордо удалился, задрав вверх подбородок, похожий на орлиный клюв.

К вечеру заявилась горничная баронессы фон Гук Марфуша. Звучно шмыгнув носом в Анину сторону и с любопытством осмотрев все уголки гостиной, она церемонно протянула визитку баронессы:

– Барыня велела передать, чтоб не стеснялись обращаться.

Благодарно кивнув, Аня выпроводила последнюю посетительницу, с горечью подумав, что сегодня уже никто не придёт.

Алексей пришёл в полночь, когда весь дом сонно затих, сморённый суетным первым днём в Олунце. Не спалось только Ане. Умыв отца отваром ромашки, она спустилась в гостиную и распустила тяжёлую косу, потерев руками кожу у корней волос, отозвавшуюся слабой болью.

Стук в дверь больше походил на шорох бьющейся о стекло сломанной веточки. Устало приподнявшись с кресла, Аня распахнула дверь, не сразу узнав в ночном госте Свешникова: чёрная рабочая рубашка, чёрные брюки, заправленные в сапоги, и чёрный картуз выглядели так, словно Алексей только что явился с сельских похорон.

– Алексей? Вы? Что это значит?

Вместо ответа он поднёс палец к губам, легко отстранил её и прошмыгнул в гостиную.

– Аннушка, ласточка, – Алексей поочерёдно поцеловал Анины руки, восхищённо глядя на пряди густых волос, отсвечивающих бликами золота. Она заметила, как он сделал робкое движение, стараясь коснуться пушистого локона, падающего на её запястье. – Простите, что не пришёл сразу, но поверьте, у меня не было никакой возможности: я, как всегда, ходил по деревням.