Три часа между рейсами

Фил Македон, некогда кинозвезда первой величины, и Пэт Хобби, сценарист, устроили аварию на бульваре Сансет, близ отеля «Беверли-Хиллз». Было пять часов утра, и алкогольные выхлопы мощно клубились над местом их оживленного спора, так что сержанту Гаспару ничего не оставалось, как задержать обоих с последующим препровождением в участок. Пэт Хобби, мужчина сорока девяти лет, выказал особую агрессивность ввиду того, что Фил Македон не признал в нем старого знакомого. В пылу потасовки он случайно нанес удар сержанту Гаспару, который был настолько этим разозлен, что поместил нарушителя в тесный зарешеченный «обезьянник», пока все трое дожидались прибытия капитана полиции.

Хронологически Фил Македон попадал в промежуток между Юджином О’Брайеном и Робертом Тейлором.[159] Сейчас, на шестом десятке, он был по-прежнему хорош собой, а от звездных гонораров у него сохранилось достаточно средств для содержания асьенды в долине Сан-Фернандо, где он и почивал на лаврах столь же беззаботно и бесцельно, как Вояка,[160] герой скаковых арен.

С Пэтом Хобби судьба обошлась иначе. Проработав в кино двадцать с лишним лет сценаристом и рекламным агентом, он в момент упомянутого транспортного происшествия находился за рулем видавшего виды авто 1933 года выпуска, с некоторых пор формально перешедшего в собственность Североголливудской ссудно-кредитной компании. А ведь когда-то, году в 1928-м, он достиг уровня процветания, позволявшего иметь собственный плавательный бассейн.

Теперь же он сычом глядел из-за решетки, все еще негодуя на то, что Македон отрицал сам факт их знакомства.

— Я полагаю, Колмана ты тоже не помнишь? — спрашивал он саркастически. — И Конни Талмедж, и Билла Коркера, и Аллана Дуона?[161]

Македон закурил сигарету безупречно выверенным жестом — в таких деталях немое кино могло дать фору нынешнему — и предложил закурить сержанту Гаспару.

— Может, я загляну к вам завтра? — сказал он. — Сегодня я хотел заняться выездкой молодой лошади…

— Очень сожалею, мистер Македон, — сказал коп искренне, поскольку являлся его давним поклонником. — Капитан вот-вот прибудет, и после этого мы вас надолго не задержим.

— Это всего лишь формальность, — подал голос из «обезьянника» Пэт Хобби.

— Ну да, это… — Сержант Гаспар посмотрел на Пэта. — А для вас это будет не так уж и формально. Слыхали когда-нибудь про тест на опьянение?

Македон щелчком отправил окурок в открытый дверной проем и закурил новую сигарету.

— А что, если я сейчас уеду и вернусь через пару часов? — предложил он.

— Не получится, — сочувственно сказал сержант Гаспар. — И раз уж мне пришлось вас задержать, мистер Македон, позвольте поблагодарить вас за то, что вы однажды для меня сделали. Это насчет вашего фильма «Последний бросок»[162] — он очень много значит для каждого, кто побывал на войне.

— О да, — с улыбкой молвил Македон.

— Я много раз пытался описать своей жене, как оно было на фронте: артобстрелы, пулеметный огонь и все такое, — я провел там семь месяцев с Двадцать шестым Новоанглийским, — но она никогда меня не понимала. В ответ, бывало, наставит на меня палец и скажет: «Пиф-паф! Ты убит!» — так что меня смех разбирает. Потом я вообще перестал говорить с ней на эту тему…

— Эй, выпустите меня отсюда! — потребовал Пэт.

— Закрой пасть! — рявкнул Гаспар. — Уж ты-то вряд ли был на войне.

— Я служил в Отряде самообороны Голливуда, — заявил Пэт. — В армию меня не взяли из-за больных глаз.

— Слыхали мы это не раз, — с отвращением сказал Гаспар. — Обычная песенка всех уклонистов и трусов. Что и говорить, война — штука страшная. И когда моя жена посмотрела этот ваш фильм, мне больше не пришлось ничего ей объяснять. Она все поняла. После того она уже не тыкала в меня пальцем и не говорила «пиф-паф!». Никогда не забуду ту сцену, где вы в снарядной воронке. Это было сыграно так реально, что у меня даже ладони вспотели, когда смотрел.

— Благодарю вас, — любезно принял комплимент Македон и закурил очередную сигарету. — Я тоже был на войне и знаю, каково это. На своей шкуре почувствовал.

— Именно так, сэр, — подхватил Гаспар. — И сейчас я рад возможности сказать вам лично, как это было важно для меня. Вы… вы объяснили моей жене, что такое война.

— О чем это вы? — снова подал голос Пэт Хобби. — Не о том ли фильме, что снял Билл Коркер в двадцать пятом году?

— Никак он не уймется, — проворчал Гаспар. — Да хоть о «Рождении нации»,[163] тебе-то что за дело? Сиди там и молчи в тряпочку до прихода капитана.

— В ту пору Фил Македон не отрекался от знакомства со мной, — сказал Пэт с обидой. — Кстати, я был на съемках той самой картины и видел его за работой.

— Никак не припомню тебя, старина, — снисходительно-вежливо обронил Македон. — Ты уж не обессудь.

— Но ты ведь помнишь тот день, когда Билл Коркер снимал сцену со снарядной воронкой, — твой первый съемочный день в этой картине?

Повисла пауза.

— Когда же появится ваш капитан? — спросил Македон.

— С минуты на минуту, мистер Македон.