Три часа на выяснение истины

Елена Петровна села в кресло, раскрыла рот и, пока Настенька чистила ей зубы, мысленно считала, сколько же денег сейчас должен принести ее муж. Если по двадцать рублей за сто двадцать два грамма? Ну, лучше сто двадцать, так удобней считать, тем более что два грамма он может скинуть на грязь от графита. Значит, сто двадцать граммов умножить на двадцать рублей. Получилась такая сумма, что Кудрявцева вдруг выпрямилась и невольно закрыла рот.

— Неужели вам больно? — удивилась Настенька.

— Нет, — смутилась Кудрявцева, — у меня челюсть устала, простите.

— Ничего, я в общем-то уже закончила, сполосните рот и сплюньте вот сюда. Вот и все. Кстати, Евгений Александрович уже вернулся.

— Откуда вы знаете? Ведь он еще не зашел в кабинет.

— А я в окно вижу, у нас машина всегда под окном стоит, когда мы на работе.

— Понятно, — кивнула Елена Петровна и провела языком по зубам. На самом деле, стало как-то приятнее. — Спасибо вам, — она подошла к вешалке и стала надевать плащ. В это время вошел Евгений Александрович, требовательно посмотрел на свою жену, и она исчезла в боковую дверь. Он снова щелкнул ключом в замке и, открыв маленький дипломат, вынул газетный сверток:

— Прошу вас, можете проверить, две тысячи четыреста.

— Ну, что вы, — Кудрявцева растерянно взяла сверток и, подняв глаза на врача, не удержалась: — Скажите, а откуда у вас столько денег?

Мужчина приподнялся на носках новеньких туфель и снисходительно улыбнулся:

— Пардон, мадам, но я же не спрашиваю, откуда у вас столько металла, верно?

— А я могу сказать: у меня от мужа осталось. Он в Магадане на приисках работал. Простыл там и умер. А мне вот завещал.

— И много, извиняюсь, он вам завещал?

— Если поискать, то можно еще найти, — Елена Петровна тоже засмеялась, но очень тихо. Ей было сейчас совсем не страшно, наоборот, даже приятно беседовать с этим симпатичным мужчиной, таким умным и вежливым.

— Н-ну что же, если так, то ищите и к-как-нибудь заходите. А что касается д-денег, уважаемая Елена Петровна, то они у меня от отца, от п-папочки моего. А у него п-пчелки, полсотни ульев. Так что д-денежки, слава богу, у нас водятся. И я, Елена П-петровна, не бездельничаю, на полторы ставки работаю — это не такой уж пустяк. У вас больше н-нет вопросов? Ну и замечательно, Я желаю вам всего наилучшего. Н-надумаете, приходите. По четным дням в п-первую смену, по нечетным — во вторую. Только, пардон, а к-ак вы сверток держите? Это ж не пряники мятные, это ж б-банковские б-билеты. У вас с собой разве дамской с-сумочки нету? Ах ты, господи, какая простота и н-непредусмотрительность. Вот вам сегодняшняя «Правда», в нее хоть заверните. И не потеряйте кулечек, — он неслышно открыл дверь и распахнул ее. — Через минуту можно заходить следующему.

Кудрявцева вышла из кабинета и, с трудом сдерживая себя, чтобы бегом не броситься вниз по лестнице, пошла медленно, даже сделала такую гримасу, какая бывает у людей, побывавших у зубного врача. И тут же похвалила себя за находчивость.

Дождь еще не перестал, хотя стало светлее. Сто метров, которые Елена Петровна шла к тополям, где ее ждал Серегин, она одолела с трудом. Ноги у нее дрожали от усталости.

— Ну? — прошептал Василий, хлопая за ней дверцей. — Рассказывай, как дела?

— Во! — Кудрявцева показала большой палец, закрыла глаза, прижимая левой рукой к груди кулек из газеты. — Все получилось отлично! Давай поедем и, как ты говоришь, напряжение снимем, а то у меня сердце выскочит из грудной клетки.

— Куда ехать-то?

— Куда хочешь, хоть в ресторан, но только в соседний город, где нас не знают. Жми, Василий Митрофанович. У меня в этом кульке почти две с половиной тысячи.

— Сколько? — ахнул Серегин, невольно сбавляя скорость. — Ты не шутишь?

— В том-то и дело, что не шучу! — закричала вдруг Елена Петровна и громко захохотала. — А я-то, дура, боялась, а я боялась! А получается, что ничего страшного. Милые, симпатичные люди. На, — она протянула кулек Серегину, — проверь на всякий случай, посчитай. Вежливые да интеллигентные, они тоже, я думаю, бывают еще те подлецы, им обмануть что раз плюнуть.

Серегин уже выехал за город. Он свернул на обочину, взял кулек, положил на колени. Потом развернул сверток, и глаза у него засветились от радостного волнения. Он посмотрел на Елену, словно задремавшую в кресле, притянул к себе и крепко поцеловал:

— Все правильно, молодец. Бери деньги, прячь.

— Зачем? Ты что? — Она посмотрела на него туманными глазами. — Давай дели пополам. Даже на три части, две тебе и одну мне. Дели, не стесняйся. Тут две трети твои. За идею, за то, что песок плавил, за поддержку. Я бы ни в жизнь одна не осмелилась. Знаешь, как в кино.

— Ничего, пройдет. — Серегин разделил деньги и хотел снова их завернуть в газету, но Кудрявцева остановила его движением руки:

— Погоди, Вася. Возьми себе еще триста рублей. Это тебе за то, что ты меня сейчас поцеловал. Чтобы ты запомнил: каждый твой поцелуй для меня дороже любых денег и всякого золота. А теперь поехали, полный вперед, Василий Митрофанович!