Три черепахи

Начальница принесла бланк-подтверждение. Басков прочел тот же текст, который до этого видел в телеграфном исполнении. Но этот был сделан от руки и написан чернильными печатными буквами.

— Я, простите, должен это изъять у вас, — сказал он начальнице.

— Ну раз надо…

У Зыкова после посещения почты на лице снова играл румянец. Он даже пытался по пути к универмагу на Невский заговаривать о капризах ленинградской погоды, но Басков его не поддержал.

— Вы лучше скажите, за что вам Саша платит. Зыков сник.

— Невиновный я, товарищ майор…

— Ладно. Деньги отнесете в милицию. — И, подумав секунду, спросил: — Он вам сколько подарил?

— Я уж сказывал: сотню с рублями, — ответил Зыков и полез в карман.

— Не надо, — остановил Басков. — Поберегите пока. То речистый вы, Зыков, то клещами тянуть приходится. Вы костюмы помните, какие покупали?

Зыков наморщил лоб.

— Счас вспомним… Значит, так… Чехословацкие костюмчики, по сто восемьдесят… Саше коричневый подошел, в клеточку такую синюю, еле-еле видно… А Мите этому — мышастый.

— А в каких они приехали?

— Да уж я говорил. Которые в шкафу у соседа висят.

Они сели в троллейбус.

В отделе мужской одежды универмага Баскова интересовали чехословацкие костюмы — коричневые в синеватую клетку и темно-серые, мышиного цвета. Серых уже не осталось — распродали, а два коричневых висели — в точности такие, подтвердил Зыков, какой он купил для Балакина.

Выйдя из универмага, Басков позвонил в отделение милиции, но старшего лейтенанта Шустова не оказалось на месте. Басков попросил передать Шустову, чтобы он его дождался, и сообразил, что давно пора перекусить — было без двадцати минут пять.

— Значит, так, — сказал он ожидавшему в сторонке Зыкову. — Вы свободны. Спасибо за содействие. Но одна просьба: будут вести от этого Саши или Мити и вообще если что — звоните старшему лейтенанту Шустову. И деньги ему сдадите.

Басков вырвал из блокнота половинку листка, переписал в него телефон Шустова и отдал Зыкову со словами: — А теперь всего хорошего.

— До свиданья, товарищ майор, будет сделано. Басков повернулся и зашагал прочь. Пообедав в кафе, он отправился в отделение милиции. Шустов уже был там.

— Ну что? — спросил Басков.

— Двадцатого июля он работал с шестнадцати до двадцати четырех.

Так, значит, Зыков отпадает.

— Хорошо. Сумею я на «Стреле» сегодня уехать?

— Устроим.

— Тогда еще одна просьба, Шустов. Нужно держать связь с почтовым отделением. Если будет что для Шальнева — забирай. Зыкову пусть доставляют, но ты поинтересуйся у него — от кого. Он скажет. И не удивляйся — деньги принесет, четыре сотни. Прими, оформи.

— Понял.

Было десять часов утра, когда Басков пришел к себе на Петровку, Скучный Марат сразу повеселел, встретив его в коридоре.

— Как съездили, Алексей Николаевич?

— Кое-что есть. У Шальнева как дела?

— Еще без сознания, но вроде лучше. Басков открыл кабинет.

— Заходи.

Марат сел к окну. Басков достал из сейфа папки.

— Вот что, Марат. Возьмешь фото Брыся и Чистого, подберешь портретики посторонние и поедешь… — Басков заглянул в свой блокнот, — …поедешь в четыреста сорок восьмое отделение связи… Позвони, где это находится.

Марат позвонил.

— Улица Глаголева, дом восемь, Алексей Николаевич.

— Глаголева, Глаголева… Это же по проспекту Жукова?

— Точно. И от ресторана «Серебряный бор» рядом.

— Интересно. А родной дом Чистого у нас где?

— На другом конце, на Таганке.

— А сынок Шальнева на проспекте Жукова живет. — Это Басков сказал как бы самому себе, потому что о семейных обстоятельствах пострадавшего Шальнева Марат еще ничего не знал. — В общем, дело вот какое. Восемнадцатого июля из этого отделения был отправлен телеграфный денежный перевод на триста рублей в Ленинград Зыкову Константину Васильевичу. Отправитель — Балакин. Предъяви фото девушке, которая этот перевод принимала. У тебя рука легкая, вдруг признают…

Марат порывисто вскочил.

— Нет, ты совершенно безнадежный, — сказал Басков. — Сядь, еще не все… Возьми это. — Он вынул из папки обрывок телеграммы, найденный в кармане у Шальнева. — Спроси, пусть посмотрят — должен быть оригинал. Послана тоже восемнадцатого и по тому же адресу, только на имя Шальнева…

— Все, Алексей Николаевич?

— Да… И звони мне сразу, как там… Редко когда нетерпеливый по природе Басков ждал звонка с таким нетерпением, потому что он был уверен: сообщение с почты или подтвердит версию, возникшую у него после Ленинграда, или еще больше все запутает.

Узлом был денежный перевод. Когда Зыков у троллейбусной остановки подтвердил, что Брысь подарил ему сто рублей, Басков будто бы вмиг прозрел. Так бывает, если разглядываешь загадочную картинку, на которой в сплетении древесных ветвей надо найти охотника: крутишь туда-сюда минут десять, и вдруг глаз схватывает нужные контуры, и ты удивляешься, что потратил столько времени на розыски, потому что охотник со своим ружьем просто кричит с дерева, кроме него, ничего уже и не видишь.

Действительно, что же получается?

Брысь хотел отблагодарить Зыкова за услуги — дал сотню. И вдруг ему вздумалось послать еще триста рублей. Можно это хоть мало-мальски убедительно объяснить? Вряд ли.