Три черепахи

Когда старший инспектор угрозыска Малинин, возглавлявший дежурившую в те сутки оперативную группу, выслушал кратко изложенную дежурным по городу суть происшедшего на берегу реки Маленькой, он автоматически прикинул, что хорошо бы тут же, по свежим следам, подключить к делу Лешу Синельникова. Они были не то чтобы закадычными друзьями, но относились друг к другу с симпатией. Синельников работал инспектором в отделе розыска, и ему, как пошучивал Малинин, везло на утопленников: почти все заслуживавшие внимания случаи в последние года два-три поручались именно Леше.

Переняв заявителей — троих разномастных мужчин и не совсем трезвую девицу — с рук на руки от дежурного по городу, Малинин пригласил их в комнату опергруппы и позвонил Синельникову. Хотя шел уже восьмой час вечера, тот оказался на работе.

— Алексей Алексеич, припозднились вы, — сказал Малинин — Занят?

— Это ты, Коля? Звоночек один жду, да то ли будет, то ли нет. Там какие-то домашние мероприятия. А ты это со скуки звонишь?

— Тут происшествие. Утонутие. Наверно, тебя не минует. Не хочешь по горяченькому? Синельников вздохнул.

— Ну что ж, заменим проблематичное свиданье на готовое утонутие, Тоже неплохо. Спускаюсь во двор.

Малинин, положив трубку, мельком подумал: если бы присутствовавшие в комнате услышали слова Синельникова, они могли бы решить, что он законченный циник и, может быть, тут, в угрозыске, все такие, и, между прочим, сильно бы ошиблись. Да и это «утонутие» нетрудно всерьез принять — мол, хороши грамотеи…

Осмотр полянок, где всего час назад веселилась тесная компания, обследование пляжа, откуда непонятным образом исчез Александр Антонович Перфильев, ничего не дали, если не считать тюбика губной помады, подобранной Синельниковым на поляне, где прежде стояли автомобили.

Участники пикника рассказывали, как они здесь отдыхали, кто где сидел, кто куда ходил, упомянули даже, что на Александре Антоновиче были черные плавки в голубую полоску, — рассказывали правдиво, умалчивая, однако, о том, что с ними были еще две женщины, Нина и Таня. Но Синельников явно смутил их, когда нашел в траве тюбик.

Держа его двумя пальцами, он посмотрел на Манюню и спросил:

— Вы красите губы?

— Раньше пробовала. Сказали — не идет.

Губы у нее были цвета спелой малины, таким никакая краска действительно ни к чему. Тюбик был темно-бордовый, с золотым вензелем на крышке. Синельников, чтобы не оставлять своих отпечатков, не хотел его раскрывать. — Помада, надо полагать, того же цвета, что и футлярчик? — снова спросил он Манюню. — Вам, по-моему, такая не подходит. — Танька только такую любит, — скороговоркой объяснила Манюня. Синельников заметил, что при этих словах рыжеватый участник пикника искоса и недобро взглянул на девушку. Так, значит. Компания рассказывает не всю правду, что-то они скрывают. Синельников отметил это про себя как первый сомнительный пункт. Это было важно, но для него гораздо важнее был тот факт, что Манюня проговорилась — нечаянно и, кажется, совершенно не представляя, какие выводы способны делать другие люди из случайно, непроизвольно вырвавшихся слов. Можно было биться об заклад, что эта красивая девушка не умеет сначала думать, а уже потом говорить. Для сыщика такие личности — настоящий клад, но, встречаясь с подобными людьми по долгу своей службы, Синельников никогда не мог расценивать эту далеко не многим присущую черту характера — безоглядную непосредственность — только с чисто профессиональной стороны. Такие личности, хоть убейся, нравились ему. Синельников положил помаду в белый конверт и отдал его эксперту научно-технического отдела, уже отснявшему все, что надо было отснять. Потом с собакой-ищейкой прочесали кустарник и лес, но ничего и никого не нашли. В половине десятого, на закате, вернулись в управление внутренних дел. Малинин доложил дежурному о результатах осмотра места происшествия, а потом они с Синельниковым позвонили начальству, и Синельников получил приказ принять это дело к дознанию. Он взял вещи исчезнувшего (утонувшим он Александра Антоновича пока считать не желал), пригласил всех четверых заявителей к себе в кабинет, и, еще не предложив рассаживаться и оглядев их понурые фигуры, сказал: — Вы устали и переволновались, я понимаю. Но необходимо сейчас же кое-что оформить и закрепить. Надеюсь, вы тоже меня поймете. Заметно лысеющий брюнет, которого на поляне называли Вилем, слегка робея, спросил: -

Нельзя ли позвонить домой? Семья волнуется, я обещал быть в восемь.

— Пожалуйста.

Синельников сложил костюм, брюки и рубаху исчезнувшего Перфильева на маленький столик. Виль говорил с женой недолго, сказал, что задерживается на работе. Когда он положил трубку, Синельников обратился к мужчинам:

— Вы все трое были за рулем? Он мог бы и не задавать этого вопроса. Все трое сказали «да».

— И там довольно крепко выпили?

Мужчины пожали плечами. Синельников позвонил по внутреннему телефону.

— Павел Петрович, это Синельников. Надо тут проверить на алкоголь… Да, у меня в кабинете… Что? А, трое… Да нет, самую простую, остальное необязательно.