Три девицы под окном

Рита засмеялась, взлохматила ему волосы и поцеловала в крупноватый породистый нос. Хороша бы она была, если бы переехала жить в Испанию и уселась на шею папочке, свесив ножки!..

– Там моя Родина, папа, – сказала она мягко. – Я просто не смогу здесь остаться. Я очень-очень тебя люблю, всегда помни об этом. Но я – русская. И точка.

Накануне отъезда Рита вышла в сад, чтобы побыть немного наедине со своими беспокойными мыслями.

Она стояла с чашкой кофе и наблюдала, как старый садовник Серхио (не думать! не думать о том, другом Серхио! – приказала она себе) фигурно стрижёт кусты, а затем поливает цветочные клумбы.

Лёгкий ласковый ветер донёс до Риты знакомый с раннего детства запах. Это был запах разогретой солнцем земли, на которую попала вода из резинового шланга, а также аромат влажной зелени и душистых цветов. Странные всё-таки иногда возникают ассоциации, подумала Рита… Казалось бы, где Испания – и где средняя полоса России? А вот поди ж ты…

На какие-то доли секунды ей вдруг показалось, что она не в Испании сейчас, не в южной солнечной Валенсии… а на даче – то есть, на «фазенде» – с дедушкой и бабушкой. Ей – лет пять-шесть. Бабушка выпалывает сорняки, а дед поливает грядки и клумбы – потому что сегодня «дают» воду, нужно успеть оприходовать цветы, ягоды, овощи и фрукты, а также наполнить все пустые баки – «кадушки», которые врыты в землю. О, Ритин вечный детский страх – свалиться туда, вниз, ибо кадушка представлялась ей глубиною с целый настоящий колодец!.. Упасть в холодную воду, беспомощно цепляясь руками за скользкие зелёные бока узкой кадушки – бррр!..

И уже не жасмином пахло, не гибискусом, не розами и не апельсинами – нет, в Ритиной голове всплывали воспоминания о запахе клубники, созревших яблок, пионов… И всё это одновременно. Родные, знакомые чуть ли не с рождения ароматы.

Она закрыла глаза. Ощущение нереальности происходящего усилилось. Не существовало никакого садовника-испанца: это дедушка суетится сейчас там, среди цветущей зелени, живой и невредимый, и что-то негромко бормочет себе под нос… А скоро он закончит свои дела и позовёт Риту с бабушкой обедать за простым, грубо сколоченным деревянным столом. И будут они там есть суп «со звёздочками» и рыбными консервами, сваренный на примусе, и откусывать огромные куски свежего белого хлеба, которые можно присыпать крупной солью для пущего кайфа, а в завершение трапезы дедушка самолично заварит чай, в который бросит листья смородины, и свежие ягоды клубники, и мяту…

Рита открыла глаза. Наваждение медленно рассеивалось. По её тёплым, подставленным солнцу щекам сползли две робкие слезинки… и тут же высохли.

Пора было возвращаться домой.

АСЯ

Коммуналка на Суворовском, куда Князев привёз Асю после свадьбы, располагалась в красивейшем дореволюционном здании, некогда доходном доме.

Это была единственная коммунальная квартира на весь дом, да и то малонаселённая. Три комнаты из шести, выкупленные каким-то энергичным бизнесменом, почти постоянно были закрыты. Иногда бизнесмен появлялся, чтобы заняться реставрацией роскошной лепнины, немного привести в порядок царской красоты потолок или починить сломанную решётку старинного камина, но ночевать никогда не оставался.

В четвёртой комнате коммуналки обитали старуха и её дочь Танька-алкоголичка. В свободное от запоев время Танька работала парикмахершей по вызову – и, надо отдать ей должное, стригла просто отлично. Это была весьма одарённая, но страшно непутёвая и несчастная женщина, которая, находясь в подпитии, нещадно орала на свою старую мать и ночами выгоняла её из комнаты в прихожую.

– Пошлааа нааааааааа х*й!!!! – ревела Танька, как бешеная медведица, и шваркала дверью так, что вверх взвивались клубы застарелой прошловековой пыли.

Старуха, впрочем, была весьма лояльна к доченькиным закидонам – всякий раз после очередного изгнания она устраивалась на складном стульчике напротив двери, невозмутимо доставала из футлярчика очки и разворачивала своё нескончаемое вязание.

Впервые став свидетельницей их семейного скандала, Ася пришла в ужас, но Князев заверил её, что она привыкнет. Он давно перестал обращать внимание на Танькины закидоны. А их было превеликое множество: к примеру, Танька запросто могла выйти в уборную или даже на лестницу курить абсолютно голой! Ещё она обожала декламировать: появившись утром на общей кухне и маясь похмельем, она вполне могла патетически изречь что-нибудь монументальное в духе:

– Суббота, суббота, соси х*й у бегемота!

Пятую комнату занимали студенты – Геня и Веня. Оба были иногородними и снимали жильё сообща, чтобы меньше платить, однако Ася была уверена, что они заодно и спят вместе. Похабная квартирка, как сказал бы незабвенный пёс Шарик из «Собачьего сердца» Булгакова…

Ну и, наконец, в последней, шестой комнате – просторной, с высоченными потолками и грандиозным эркером, который значительно расширял пространство – жили Князев с Асей.