Три девочки

– Хорошо, Натулька. Так и сделаем, – сказал он серьезно, без улыбки, и нежно поцеловал ее в лоб.

«Натулька»! – радостно отозвалось в Наташином сердце. Через несколько минут она сладко спала.

Когда она проснулась и открыла глаза, за окном стояло яркое солнечное утро. Папы в комнате не было, кровать его была застлана. Наташа поняла, что проспала. Дверь открылась, вошла мать.

– А! Выспалась, сонуля? – спросила она весело, наклонилась над Наташей и затормошила ее.

– Мамка моя! Ну пусти, я буду одеваться!

– Постой. Расскажи мне теперь всё, как было.

– А ты… знала?

– А ты что же думала, – твоя мама глупая, ничего не видит?

– Ах ты… какая!.. – Наташа погрозила матери пальцем. – Хитрая!.. А сама молчит!

– А что же мне в твои дела мешаться? – улыбнулась Софья Михайловна. – Большая, выпутывайся сама.

Наташа внимательно посмотрела в пытливые глаза матери и подробно, без утайки рассказала все, что пережила за эти дни.

Глава IV

Как они «сумерничали». Где же вихрашка?

– Папка, – сказала Наташа недовольным тоном, глядя, как отец задергивает штору и зажигает лампу над своим письменным столом, – послушай, мы же на этой квартире еще ни разу не сумерничали.

– Сумерки, очевидно, здесь отменяются, – с комическим вздохом прибавила Софья Михайловна.

Леонтий Федорович оглянулся в нерешительности.

– Леня, а может быть, и правда, нам с тобой отдохнуть сегодня? – спросила его жена.

– Отдохнуть, отдохнуть, отдохнуть! – запела Наташа и, прежде чем он успел ответить, подскочила к балконной двери, одним рывком шумно отодвинула штору, погасила лампу и, схватив отца за руки, потащила к тахте.

– Ну, что с вами делать! Уж ладно, – сдался Леонтий Федорович, как бы нехотя.

– Не притворяйся, папка! Сам рад до смерти! – ликовала Наташа. – А девочек можно позвать?

– Чего же, зови!

Через минуту Катя и Люся вбежали в комнату. Леонтий Федорович и Софья Михайловна уже сидели, забравшись с ногами в самую глубину широчайшей тахты. В комнате стоял полумрак. День был дождливый, с нависшими темными тучами, и в раскрытую дверь балкона врывались струи резкого ветра.

– Чур, я в середку! – крикнула Люся, вскочив коленками на тахту и забираясь в узкий промежуток между Наташиными родителями.

– Люська! Это мое место! – крикнула Наташа возмущенно.

– Ну, только на сегодня! Ну, пожалуйста, ну, Наташа!.. – умоляла Люся.

– Наташа, ты иди к папе, – сказала Софья Михайловна, многозначительно указав ей глазами на Катю, присевшую на стул, – а Катя ко мне.

– Ничего… я тут. … – пролепетала она.

– Ну, без разговоров! А то я дедушке пожалуюсь, что ты меня не слушаешься. Марш сюда! – И Софья Михайловна шутливо погрозила ей пальцем.

Катя, смущенная, пересела на край тахты.

– Ну, что это за упрямая девчонка!

Софья Михайловна сгребла Катю в охапку, втащила в глубину тахты и крепко обхватила рукой, совершенно закутав в угол большого пухового платка, накинутого у нее на плечах.

– Вот так. Свернись калачиком и сиди смирно, и будем слушать, – говорила она, ласково прижимая ее к себе.

Катя сидела притихшая и, казалось, боялась дышать. Ей было и неудобно, и душно; острая пуговица на платье Софьи Михайловны врезалась ей в щеку, но какое-то совсем для нее новое чувство наполняло ее до краев, и она сама все теснее прижималась к Софье Михайловне.

– Папка! О чем сегодня? – спрашивала между тем Наташа.

– Только не страшное! – взмолилась Люся.

– Папка! Знаешь что?! Расскажи про Вихрашку! – И Наташа, слегка отодвинувшись от отца, лукаво взглянула в его лицо. Глаза ее смеялись.

– Ну-у!.. Не надо! Ты уже слышала… – протянула Софья Михайловна.

– Ну и что? – перебила ее Наташа. – И еще послушаю с удовольствием, и Катя, и Люся пусть тоже! А ты не слушай, если не хочешь!

– Кто это Вихрашка? Собака? Я люблю про собак! – воскликнула Люся.

Наташа и ее родители засмеялись.

– Нет, не собака, – сказал Леонтий Федорович. – Ну ладно, слушайте! Это из моей жизни.

Все зашевелились, усаживаясь поудобнее. Леонтий Федорович начал: