Три дня без чародея

— Венды немирьем грозят, в союзе с другими ромеями. И вот, чтобы великой крови избежать, наконец, чтобы доказать добрые намерения Тверди, вынужден я отдать мою Василисушку замуж за принца Лоуха, наследника вендского. Дело уже решенное, весть ромейским царям разослана. Народу говорить не спешим, хотя бы до смотрин… Но жених уже в пути, через три дня его ждем. И сейчас только это ромеям рты затыкает. Если сорвется сватовство Лоуха, скажут, что мы мира не хотим, тут и сойдутся все обвинения. Да, вот еще, — вспомнил князь, уже накинув плащ. — Болеслав говорил, ты что-то против орков имеешь.

— Да… Я скрыл от него всю правду. Велислав Радивоич. Уж прости, хотел сперва сам понять, что случилось. Шесть орков породы угорской напали сегодня на башню как раз… — Упрям замялся, но пересилил себя, — перед отъездом Наума. Я вот теперь думаю: разойдется весть, что чародей болен…

Продолжать не понадобилось, князь остановил его успокаивающим жестом:

— Понимаю. Пришлю тебе десяток стражников. Молодцы добрые, не болтливые. Жди их к полуночи. Но даже нм — ни слова, помни. Орки, говоришь, угорские… хм!

* * *

— Живем! — радостно воскликнул Невдогад, когда Упрям вернулся, проводив князя Велислава. — До полуночи не так уж далеко, а после нам никто не страшен будет. Ну и дает, однако же, батюшка князь: один тайком по ночам разъезжает!

— Слышал, значит, все? — осведомился Упрям.

— Ну да…

— А я тебе где сидеть велел? В чаровальне!

— Ой, не занудствуй. Это же не враг был. Охота ведь князя-то послушать.

— Я велел тебе сидеть в чаровальне, — отчеканил Упрям, невольно подражая голосу чародея.

Наум редко кричал, а когда отчитывал (не брюзжал добродушно, а именно отчитывал), то не допускал в голосе ни насмешки, ни злобы, ни обжигающего холода. Одна только твердость — не жестокая, что хлещет хуже пощечины, а спокойная, но непоколебимая. С легкой тенью грусти от обманутого доверия. Очень действенная.

Бывало, загулявшись в городе со сверстниками и догулявшись до кулачных разбирательств, Упрям пытался изобразить такой голос, но безуспешно. То ли упражнялся мало, то ли не всегда бывал прав. А сейчас вот без малейшего усилия получилось.

— И что теперь? — напряженно спросил Невдогад.

— Ты нарушил свое слово.

— А кто ты такой, чтобы мне приказывать?

— Никто, наверное, — пожал плечами Упрям.

Невдогад, уже готовый к заносчивому ответу, потупил взор. Да уж, никто — под крышу взял, боярам не сдал, вооружил… от смертельной опасности отговорить хотел, но, не добившись того, доверил чуть ли не самое важное место обороны. Доверил!

Совесть у Невдогада была. Но, видать, рос он в отцовском доме без особой строгости и просить прощения не любил. Впрочем, возраст такой: уж как там строг ни будь отец, свое отбесится юнец. Упрям поймал себя на том, что и размышлять его тянет, как убеленного сединами старика с бородой до колен — точь-в-точь как Наума. Глупо.

— Да, нарушил слово. Что теперь сделаешь?

— Отпущу на все четыре стороны, — ответил Упрям. — Благодарен тебе за мудрые мысли, за готовность помочь, но, как видишь, в подмоге-то я больше не нуждаюсь, Велислав Радивоич позаботился. Так что незачем тебе здесь оставаться.

— Упрям, ну брось! Да, я виноват… но не такая уж и страшная провинность, что ты к мелочам-то цепляешься? Что мне теперь, к отцу возвращаться, который и не думает обо мне?

— С другой стороны, — не слыша, продолжал ученик чародея, — куда тебе в ночь идти? Отоспишься здесь, а утром свободен как птица, иди куда пожелаешь.

Невдогад постоял, сцепив зубы, потом тихо сказал:

— А любишь ты правым быть. Собой любуешься, — и отвернулся.

Глядя на его худую спину, Упрям почувствовал подступающий стыд. Умен Невдогад — раньше его самого углядел, что и впрямь готов ученик чародея возгордиться от осознания собственной правоты, вознестись над оступившимся человеком.

— Извини, Невдогад, — сказал он.

И вдруг тонкие плечи вздрогнули, малахай качнулся, и юный беглец, не говоря ни слова, выбежал из горницы. Тьфу, пропасть! Странный он все-таки. Ну его к лешему, в конце-то концов. Может, и впрямь домой отправить — с утра, конечно? Отдать дружинникам, и пускай в город ведут.

Он еще раз обошел нижнее и среднее жилье, проверяя, везде ли развешаны наговоренные обереги, вспоминая, не забыл ли наложить заговор от пожара в каждой светлице, в каждом покое.

Вообще-то башня защиту имела надежную, нечисти в нее ходу не было — местной, конечно. Потому-то, наверное, неведомый враг и пригнал орков, что против них в Тверди заклятий никто не составлял. Но даже если орков больше не осталось, в отсутствие Наума толковый колдун может подобрать ключик к охранной магии, и Упрям не скупился: вооружившись всеми доступными ему источниками силы, щедро добавлял собственные заклинания, подпитывал Наумовы.