Три дня без чародея

— Что у вас тут произошло? Почему ты меня выдал? Откуда этот упырь вообще взялся?

— Обожди, не все сразу. Взялся он от нашего врага, которому служит, ибо связан узами крови.

— И ты выдал меня? Да как посмел?!

— Мозгами пораскинул. Понимаешь, упыри редко бывают глупыми, и я подумал, что неспроста такое несуразное правило существует: «Не найдя цель в точности описанной, либо не нашед условий, в точности указанных, зело обижается и как себя поведет, в точности не предскажешь, но своевольно» — помнишь, я вчера тебе это про упырей зачитывал? Такое правило больше подошло бы бесплотным духам, далеким от земного мира. А упыри сообразительные, так почему же «зело обижаются» и не выполняют поручения? Да потому, что магия уз крови имеет какую-то слабину, и упыри ее используют, получая возможность отвертеться от заданий. Слабого колдуна вернувшийся ни с чем упырь и убить может, но против нашего врага Марух, конечно, не боец. Однако это уж его забота, как себя вести, чтоб непременно «своевольно». Зато в обмен рассказал он мне много… очень много важного.

Радость исчезла с лица Упряма, когда он опустил взор на исписанную бересту.

— Едем. По дороге расскажу, — опережая вопрос, объявил он.

* * *

Отъехав от ворот, Упрям попросил одного из сопровождавших его дружинников двигаться в десяти шагах впереди, а другого на столько же поотстать. Сам пустил Ветерка рядом с мерином Невдогада.

— Вот список купцов, которые продают в Половецкое и Дикое Поля магию, запрещенную в Словени. Впрочем, не только у нас: есть магия, любым народам противная. После того, как Баклу-бей прошерстил Степь, там очень многие стали покупать запретное колдовство, надеясь с его помощью защитить себя. Но главное даже в другом. Смотри, списке есть купцы и славянские.

— Где ж тут понять? — Невдогад повертел бересту.

— Я сокращал, — пояснил ученик чародея.

— Это заметно… «Бр-Б-ша-М-ша-фи-мен-пе-ПП-ве…»

— Тебя что, не учили титлы читать?

— Титлы ставятся над первой и последними буквами. И только над словами, всякому понятными. Кстати, и самих титлов у тебя нет.

— Ну а для меня тут все понятно, и на лишние росчерки времени не было. «Братья Бекеша и Микеша из Ладоги финские заклинания меняли на персидские и в Половецкое Поле везли». Понимаешь? Финские — на персидские! В Итиле! Это какой путь! Да церейцы со своим Великим Шелковым от зависти усохнут, коли узнают, как славяне от северных морей мало не до Царства Индийского торг протянули — да так, что об этом никто и не подозревает! По всей Волге — под самым носом у Совета Старцев… И всю эту дрянь враг наш хочет через Дивный направить. Вот чем Марух соблазнял купцов: по словам его Хозяина, Надзорный на ярмарке преград чинить не станет. Вот они, эти слова, я их сверху приписал.

Невдогад вновь посмотрел на бересту. Действительно, первая строчка гласила: «На-яр-прег-чи-не-ста».

— «Не-ста», — проговорил он. — Надзорный… Упрям, если кому-то на глаза попадут твои записи…

— То останутся тарабарской грамотой, — невольно хихикнул Упрям, — Хотя ты прав. Любой, кто сумеет их разобрать, решит, что враг — либо Наум, либо Бурезов.

— Либо и тот и другой в сговоре, — добавил Невдогад. — Что не жалуют они друг друга, всем известно. И хитрый ум подумает: а вдруг чародеи решили прибрать Дивнинскую ярмарку к рукам, а чтобы никто не догадался… представление разыграть? Это если слова Маруха вообще правдивы.

Упрям отнял бересту у товарища и сунул за пазуху.

— Вот у тебя и впрямь хитрый ум — надо же такое измыслить! — проворчал он. — Нет, эти сведения нам по счастливой случайности достались, по одному крошечному недочету магическому. Никто об этом трубить не собирался. Никакого представления — все так и обстоит, как записано.

Какое-то время ехали молча. Коней не гнали, до города рукой подать, а хотелось лишний раз осмыслить услышанное.

— Упрям, — осторожно окликнул Невдогад. — Ты не допускаешь мысли…

— Нет! И если ты ее допустишь — я тебя не знаю, учти.

— Извини, — помедлив, сказал Невдогад.

В другое время Упрям ответил бы: «Ничего, я понимаю». Действительно, как не понять: любой человек, размышляющий над какой-то загадкой, должен, обязан просто обдумать оба ответа, если возможны только два. Однако ученик чародея промолчал. Редкий для него случай, но он рассердился. Очень сильно.

Княжество многим было обязано Науму. Выгодное перемирие с Тухлым Городищем — иному волхву такого дела хватило бы, чтоб на всю жизнь успокоиться и во славе почивать, а Наум, хоть и молод был тогда, ничуть не зазнался. Гордыня вообще была ему неведома. До самой старости, случись, где что, ехал не раздумывая, ему и в голову не приходило сказать, мол, это не работа для меня, я на мелочи не размениваюсь. В Чародейском Совете к слову его всегда прислушивались, но, как ни звали к себе, он в Ладогу не пошел, Твердь не бросил…