Три дня Индиго

Но засады не было. Я честно выждал очередь из шести покупателей, все – незнакомые и явно случайные, а не серчеры. Выходили они быстро, с сумками, набитыми продуктовыми излишествами. Пожилые люди тащили черную икру, какие-то коньяки в немыслимо помпезных бутылках, банки фуа-гра. У стариков это обычное дело: попробовать то, что в обычных магазинах не продается или стоит немыслимых денег, то, о чем могли лишь мечтать в юности. Они словно не понимают, что кристаллики тоже деньги, лишь выглядят иначе, и покупать на них всякую ерунду глупо.

Вышедший предпоследним мужчина был возбужден и восторжен, ему явно хотелось с кем-нибудь поделиться радостью от покупки. Но стоявшая передо мной женщина уже вошла в Комок, а две девчонки-школьницы у меня за спиной для этого явно не годились.

– Альбом «Битлов» добыл, – сказал мужчина в пространство, но глядя на меня. Был он старенький, подслеповато щурящийся, но бодрый. – Редчайший!

– Найс, – ответил я из вежливости.

– Гляди, – мужчина бережно развернул плоский бумажный пакет. Внутри оказалась пластинка, древняя, виниловая. «Битлов» я, конечно, слышал, да и на ярком конверте узнал. Но вообще-то обложка выглядела гадко. Леннон, Маккартни и как там еще двоих звали, вечно забываю, радостно лыбились в объектив. Одеты они были в белые медицинские халаты, а в руках держали разобранных на куски пластиковых кукол. У одного музыканта на коленях лежала лысая целлулоидная голова, а к плечам прижимались обезглавленные тела. Дополняли картину куски кровавого мяса и кости, которыми обложились музыканты. Называлась пластинка «Вчера и сегодня».

– Какая гадость, – сказал я искренне. Может, в какой-то другой момент я бы отнесся к экстравагантной обложке спокойнее, но сейчас у меня из головы не шел труп Прежней, который сейчас вскрывали, и недавний погром в Гнезде, где на части покромсали совсем не кукол, а куколок.

– Вы не понимаете, – возмутился мужчина. – Редчайший диск! Общественность не приняла обложку, почти весь тираж переделали!

Я подумал, что общественность порой бывает умнее, чем ее передовые представители.

– Вы же понимаете, что это не оригинал? – спросил я. – Это молекулярная копия. Продавец мог вам скрипку Паганини выдать, а мог шапку Мономаха.

– Я не люблю Паганини, я люблю «Битлз»! – ответил мужчина, запаковывая свой диск. Энтузиазм у него не пропал, но дополнился раздражением.

– Бывает, – согласился я.

Мужчина всё не уходил, видимо, собирался поспорить, что-нибудь сказать о молодежи, не понимающей классическое искусство, и прочие положенные глупости. Но тут, к счастью, вышла покупательница, женщина с очень строгим, даже чопорным лицом и тяжелой сумкой, полной каких-то лекарств. Я нырнул в Комок, искренне надеясь, что мужчина попробует похвастаться своей покупкой перед ней и, скорее всего, тоже не найдет понимания.

Продавец ждал меня за стойкой. Невозмутимый и доброжелательный.

– Рад вас видеть, Максим. С нетерпением жду новостей.

Я смотрел на укутанное в слои ткани тело и не мог избавиться от мысли о том, что под одеждой – металлический цилиндр с синей жижей, а голова и руки насажены на штыри.

– Вы даже не закрыли торговлю, – сказал я.

– Осуждаете? – Продавец шумно вздохнул. – Гибель одного из нас – редкое и печальное событие. Но это не повод огорчать клиентов и терпеть убытки. Знаете такой анекдот: «Кто же в лавке остался?»

– Знаю, – кивнул я. – Не осуждаю. Ваш товарищ действительно мертв.

– Это я и так знал, – согласился Продавец. – Что с ним случилось?

– У него пробит цилиндр корпуса, – сказал я. – Вот здесь…

– На себе не показывайте, примета плохая! – Продавец никак не отреагировал на слова про «цилиндр». Конечно, он понимал, что их природа для меня уже не секрет. – Гель закрыл пробоину?

– Частично вытек.

– Плохо, – Продавец снова вздохнул. – А органические части? Голова, кисти рук?

Он ткнул себя пальцем в нос.

Издевается, что ли?

Нет, ну правда?

– Скорее живы, – сказал я. – Во всяком случае, не разлагаются.

– Если гель подтек, то это ненадолго, – Продавец покачал головой. – Что из себя представляет рана? Вы сделали фото?

Фотографировал Лихачев, я не догадался.

– Чуть позже будут, – пообещал я. – Рана… ну, широкая довольно дыра, сантиметров пятнадцать длиной, сантиметра два шириной. Рядом валяется топор.

– Топор? – Вот сейчас мне удалось его поразить.

– Ага, – сказал я. – Обычный, хозяйственный. Лезвие вымазано этим гелем. Но у дыры края выгнуты наружу.

Продавец молчал, почесывая подбородок. Потом сказал:

– Это как-то странно. Верно?

– Не то слово, – согласился я. – А внутри, за занавеской, между койкой и стеклянным кубом, лежит мертвая женщина.

– Господи! – воскликнул Продавец. – Ну это-то ему зачем? Вы же осмотрели моего товарища, зачем ему могла потребоваться женщина? У нас нет органов, которые могли бы ее заинтересовать!

Я оставил этот крик души без внимания. Продолжил:

– Мы начали вскрытие. Пытались понять, почему женщина умерла, на ней ран не было. Оказалось, что у нее шестикамерное сердце, всякие дополнительные вены и артерии, а мышцы имеют нечеловеческую структуру.