Три дня в Сирии

— Да, поеду, — женщина кивнула. — Я буду с ним, сколько придется. Я так и сказала отцу. Он не возражает.

Теперь она смотрела на Джин с надеждой. Ее агрессивность сменилась какой-то жалостливой покорностью, готовностью исполнять все приказания, лишь бы спасти сына.

— Не расстраивайтесь, все будет хорошо, я надеюсь.

Закончив перевязку, Джин распрямилась, встала, сдернула перчатки и ласково обняла женщину.

— Не волнуйтесь. Он выживет. Однозначно, — сказала она негромко. — Вопрос только в том, удастся ли сохранить глаз, но мы будем стараться. Милюк, — Джин обратилась к помощнику госпожи аль-Асад. — Позовите ваших помощников. Юношу надо перенести в машину. Идите с ними сами, постарайтесь не отставать, чтобы трубка капельницы оставалась вертикальной не получилось закупорки. Кроме того, раненого надо нести в строго горизонтальном положении, ведь нельзя допустить кровоизлияния в мозг.

— Слушаюсь, госпожа, — Милюк снова взялся за телефон, вызывая подчиненных.

— Мы с вами сейчас запишем имя, фамилию вашего сына, год рождения, — сказала Джин, подошла к матери и достала из кармана куртки блокнот с ручкой. — Я составлю на него карточку, чтобы в дальнейшем, к какому бы врачу вы не обратились, — объяснила она, — он знал точно, каково было изначальное положение, какие меры были приняты, каковы рекомендации по дальнейшему лечению. Вы не против? — Джин ободряюще улыбнулась растерянной матери.

— Да, конечно, — кивнула та. — Ибрагим его звать. Аль-Расани фамилия. 1994 года он, самый младшенький мой, самый последний. Невезучий, — вздохнула женщина.

— Ничего, ему еще обязательно повезет, — Джин похлопала мать по руке. — Ему уже и сейчас повезло Во всяком случае, вы должны так считать и надеяться на лучшее. Тогда многое изменится само собой.

— Что изменится? — мать отчаянно махнула рукой. — Как вылезти из нищеты, из долгов, из грязи, из развалин, — она показала на потолок, тоже покрытый щелями, заткнутыми тряпками. — Когда дождь идет, у нас тут воды по колено, убирать не успеваем, едим чечевицу червивую, мяса уж много лет не видали. На что нам рассчитывать?

— На лучшее, — Джин сжала руку женщины, притянув к себе, и повторила уверенно: — На лучшее. И все. Возможно, все переменится.

Женщина смотрела на Джин с удивлением и с надеждой, но та больше ничего не сказала. Все-таки нельзя забывать, что рядом с ней помощник сестры президента и офицеры ее охраны. Лишнее, непродуманное слово может обернуться большими неприятностями, а главное, лишить помощи людей, которые в ней нуждались. Борьба предстоит долгая, и лишь тогда все эти люди, десятилетиями жившие в бедности, увидят хоть какие-то проблески в своей невеселой жизни. Тот же отец-сапожник этого юноши сможет по-настоящему открыть свое дело, и если он хороший мастер, сам назначать цены за свой труд, без указки государства. Что толку, когда все дешево, а качество низкое, и уровень жизни такой же, низкий и дешевый. Никак не вырваться из замкнутого круга. Отвлеченные рассуждения… Джин одернула себя.

Помощники Милюка осторожно подняли юношу, вынесли его из дома, положили в машину. Милюк закрепил капельницу на специальном штативе. Джин вывела из дома мать, поддерживая ее под руку. Все родственники стояли около мастерской, наблюдая за происходящим. У забора столпились соседи. Как ни странно, все молчали. Видимо, они не привыкли, чтобы с ними, с людьми их круга, обращались столь уважительно, не видели таких внимательных врачей, таких белоснежных повязок. Они уже давно жили абсолютно рабской, беспросветной жизнью и свыклись с ней.

Джин помогла матери Ибрагима сесть в машину, потом забралась сама. В фургоне она проверила, не сдвинулась ли повязка, как держится капельница. Машина отъехала, провожаемая молчаливой группой людей, шедшей за ней сзади. Просто шли, не произнося ни слова. Может, двадцать человек, может, больше.

— Второй адрес далеко? — спросила Джин у Милюка.

— Да нет, недалеко, — ответила неожиданно за него женщина. — Здесь вот, второй поворот. Омар там живет. Отец у него лепешки печет на рынке, продает сладости. Моему Ибрагиму ровесник, вместе в школу ходили, — сказала она, с нежностью гладя сына по черным, густым волосам. — В футбол гоняли. Вместе и на площадь побежали. Тоже мать не послушался, как и мой, и так же под пулю попал. Теперь уж не знаю, как он, боимся мы общаться друг с другом. Помер уже, наверное. Ему в живот попали.

— В живот? Правильный адрес, верно? — Джин с тревогой взглянула на Милюка. — Второй поворот по этой улице?

— Да, так и есть, госпожа, — Милюк заглянул в список Бабака.

— Кто ж вам рассказал про нас, — поинтересовалась женщина. — Кто о нас вспомнил и пожалел?

— Таксист, Бабак его зовут, — сказала Джин. — Знаете?

— Как не знать, у него младшая сестра моему Ибрагиму ровесница, — ответила она. — Брат тоже участвовал в демонстрации. Добрый человек Бабак. Где он вас нашел? — мать внимательно посмотрела на Джин. — На наших-то вы не похожи.