Три дня

— Но холод-то тот же самый! Когда я хожу по улицам или сижу в кафе на площади, я разглядываю людей. Как они ходят, как держатся, что выражается на их лицах. Иногда я могу разглядеть, какого труда им стоит, чтобы вот так держаться, сохранять такое выражение; я вижу, с какой отвагой они отвечают на вызовы, которые предъявляет им жизнь, какие героические усилия приходится им иногда прилагать, чтобы просто сделать очередной шаг, и, глядя на это, я испытываю глубокую жалость. Но это всего лишь сантименты. Ибо с таким же успехом я способен ощущать по отношению к этим людям такой холод, что, будь у меня под рукой автомат и не опасайся я неприятностей, связанных с судом и тюрьмой, я, пожалуй, всех бы их перестрелял.

— И все это пришло тебе в голову, когда ты впервые в жизни задумался о поцелуях?

— С того раза я многое передумал. Многое мне пришло в голову только сейчас, потому что мне хотелось бы знать, смог бы я, как Йорг… — Он вскинул на нее сердитый взгляд, и она поняла, что сейчас он спрашивает себя, не смеется ли она над ним.

Нельзя, чтобы он так думал.

— Я еще никогда не задумывалась о поцелуях. А если бы и задумалась, меня бы это не завело туда же, куда тебя. По-моему, такие переходы слишком уж далеки: от замывания дерьма ты скакнул к душегубству, от добрых дел — к злодеяниям, от представлений — к действительности. Каждый человек мысленно иногда ставит себя в такие воображаемые ситуации, которых никогда не допустит для себя в действительности.

— А ты вчера и сегодня ни разу не спросила себя, как Йорг мог убивать свои жертвы и могла бы ты делать то же самое? Я, например, понял про себя, что хотя и не могу представить себя в качестве убежденного бойца революции, но убийцей с холодной головой и холодным сердцем — могу.

Маргарета покачала головой и прислонилась щекой к его груди. Когда она отпустила его и снова опустилась головой на подушку, он разулся и лег рядом с ней. Так они и уснули.

9

Другие тоже спали. Йорг и Дорле по своим комнатам, Кристиана на террасе в шезлонге, Ильза на носу лодки. Только Марко был на пути в город, а обе супружеские пары и Андреас отдыхали на воздухе в ресторанчике на берегу озера, с наслаждением ощущая приятную усталость в ногах и в мыслях; заказав еще одну бутылку вина, они любовались игрой солнечного света на волнах. Стояла жара, жарко было в доме, на террасе, у ручья и у озера, зной навевал истому, а истома — миролюбивое настроение. По крайней мере, Кристиана с надеждой подумала, что все, наверное, чувствуют то же, что и она, когда перед сном ее посетило приятное чувство, что все как-нибудь образуется.

Ильза уснула потому, что не могла решить, правильно ли будет, если Ян у нее уснет. После убийства она могла себе представить у Яна два состояния: полное изнеможение и сумасшедшую эйфорию, она могла себе представить, как Ян ляжет в кровать и беспробудно проспит до утра и как Ян проведет бессонную ночь.

Но потом у нее пропала охота продолжать рассказ о буднях Яна, на сегодня с нее было довольно. Его угоны машин, ограбления банков, его побеги, его обучение в лагерях палестинцев,^[46] дискуссии с другими членами организации, тайники, где он хранит деньги и оружие, его встречи с женщинами, то, как он отдыхает, — все это она могла себе представить и все это сможет описать. Кое-что требовало дополнительного исследования: есть ли у немецких террористов какой-то определенный почерк в угоне машин и банковских грабежах? Где находятся лагеря, в которых они проходят подготовку? Сколько времени они там проводят, чему обучаются? В какой момент они прекращают спорить о политической стратегии и начинают обсуждать только детали террористических акций? Где они проводят свой отдых? На все эти вопросы можно найти ответ. Непонятно было другое: как дальше быть с убийствами? То есть берется заложник, две-три недели его держат у себя, перевозят с места на место, кормят и поят, разговаривают с ним, быть может, даже и шутят… А потом взять и убить? Как на такое может хватить духу?