Три дочери Льва Толстого

У Татьяны Львовны подрастала дочь Таня, и необходимо было заниматься ее образованием. Еще весной 1920 года в Ясной Поляне жил профессор А. Е. Грузинский. «Ты права, говоря, что у него нет обычной профессорской узости и тупости, – писала о нем Татьяна Львовна сестре. – Он широко образованный и во многих областях умный человек. Я попросила его давать уроки литературы Тане»[1237]. Сначала Таня противилась им, но потом была от уроков в восторге. К осени английская гувернантка Wells покинула Ясную Поляну, и Татьяна Львовна записала в дневнике о пятнадцатилетней дочери: «С отъездом Wells очень трудно ввести ее в правильное русло жизни. Учить ее почти не приходится; искала в Москве учительницу и не нашла. Сама могу учить только языкам»[1238]. Татьяне Львовне предстояло решить назревший вопрос об образовании и будущем дочери.

Духовное становление Татьяны-младшей происходило в сложное время. 7 июня 1921 года Таня записала в дневнике свою молитву, обращенную к Богу: «Помоги мне сделать так, чтобы людям было приятно жить со мной и чтобы я своей маленькой, ничтожной жизнью хоть чуточку принесла бы пользу огромному человечеству – океану, хоть оставила бы еле заметный следочек. Помоги, поддержи меня, Господи, и не бросай меня!»[1239]

В сентябре Татьяна Львовна, передав груз ответственности по сохранению Ясной Поляны младшей сестре, переехала из Ясной Поляны в Москву. Две Татьяны поселились на Поварской улице в доме родственников Михаила Сергеевича Сухотина по линии первой жены – в «доме Ростовых» (Поварская, 52/55)[1240]. Этот дом когда-то принадлежал барону М. Л. Боде-Колычёву, здесь жили его дочери, одна из которых вышла за М. С. Сухотина, а вторая за графа и художника Ф. Л. Соллогуба. Племянница М. С. Сухотина вспоминала: «Тетя Таня, смеясь, говорила, что первая жена ее мужа жила во дворце, а вторая на конюшне. Из этих конюшен были сделаны маленькие квартирки»[1241].

Татьяна Львовна начала работать с В. Ф. Булгаковым в Толстовском музее, возглавила комиссию по восстановлению обстановки в Хамовниках. В 1922 году она открыла студию живописи и рисования (Лопухинский переулок, 8)[1242]. В письме к племяннице А. И. Толстой она так охарактеризовала свою нынешнюю жизнь: «Я страшно занята. Помимо уроков французского и английского и домашней работы я устроила студию рисования и живописи, в которой преподаю через день от 6 до 10 вечера. Это очень интересно, но и очень утомительно. У меня уже около 20 учеников, и школа моя зарегистрирована. Пока в смысле материальном я имею только убыток, так как оборудование стоило около 2-х миллиардов, но надеюсь, что со временем что-нибудь заработаю». Она заботилась не только о себе и дочке, но и о других: «Мы здесь тоже затеваем работы для бедных „буржуек“. Девочки Татариновы, Соня Перфильева с двумя детьми и еще многие не умеют сами ничего устроить, а очень нуждаются в заработке. Трудно только сбывать, особенно когда еще нет клиентуры»[1243].

И все-таки в Москве Татьяна Львовна вновь оказалась в привычном для нее широком круге общения – литераторов и художников. В 1923 году вышла ее книга «Друзья и гости Ясной Поляны». В. Ф. Булгаков высоко оценил это сочинение: «Татьяна Львовна была даровита как писательница и как художница. Ей принадлежит прекрасная книжка „Гости Ясной Поляны“». И добавил: «У нас с Татьяной Львовной были всегда самые дружеские, легкие по естественности и непринужденности своей, ничем не замутненные отношения»[1244].

Однако их общение резко оборвалось: 10 февраля 1923 года было принято решение о высылке В. Ф. Булгакова за пределы РСФСР на три года[1245]. Его публичные выступления и общественная деятельность шли вразрез с политикой Советов. Для Татьяны Львовны пришло время заступиться за него, и 23 февраля она написала заместителю председателя Совета народных комиссаров и председателю Моссовета Л. Б. Каменеву:

«Многоуважаемый Лев Борисович!

Пишу к Вам по поводу высылки заведующего „Толстовским музеем“ Валентина Федоровича Булгакова. Говорить я буду только от своего лица, хотя меня звали участвовать в коллективном протесте. Но я противница коллективных выступлений, особенно обращенных к безличному учреждению, как правительство.

В. Ф. Булгаков. 1916

Вас же, от которого хоть отчасти зависит отмена приговора, – я знаю лично. В те редкие свидания, которые я имела с Вами, я чувствовала в Вас доброжелательное отношение ко мне (вероятно, ради моего отца), которому я искренно отвечала.

Поэтому я пишу к Вам, как человек к человеку, и хочу сказать Вам, что карать за исповедание и выражение вечных истин – недостойно правительства, поставившего среди своих лозунгов принципы свободы, равенства и братства.

Всякие политические системы и между прочими та, в которую наше правительство хочет втиснуть нашу огромную, многогранную родину, – канут в вечность. Учение же добра, истины, любви и единения останется вечным.