Три дочери

Появился Илья Миронович в Печатниковом переулке не пустой – с собой прикатил новенький, торжественно посверкивающий никелем велосипед с красными шинами и кусочками бруснично-алого стекла, вставленного в реберные части педалей. От одного только вида этого роскошного велосипеда можно было ослепнуть.

Во дворе дома номер двенадцать незамедлительно собрались восхищенные дети. Илья Миронович отогнал их несколькими взмахами руки и, устало вздохнув, вкатил сверкающее диво в подъезд.

У двери квартиры, на которой масляной краской была выведена цифра «4», остановился и, поспешно переломив что-то в себе, надавил пальцем на блестящую черную пуговку электрического звонка.

На призывное дребезжание вышла сама Елена. Честно говоря, Илья Миронович не ожидал ее увидеть, поэтому напрягся, одернул на себе полы дорогого светлого пыльника.

– Ты? – удивилась Елена. – Что случилось?

– Войти можно?

– А зачем? – в Еленином голосе отчетливо зазвенел металл.

– Ну-у, – Илья Миронович замялся, в следующее мгновение выставил перед собой велосипед. – Видишь, какую красоту я пригнал тебе в подарок?

Хоть и звучал в голосе Елены металл, а невольную улыбку она сдержать не сумела – велосипед в Москве, да еще такой роскошный, был все-таки редкостью. Она протянула руку к призывно поблескивающему рулю – захотелось погладить его, как живое существо, но в следующий миг отдернула.

Попробовала покачать головой отрицательно, отказаться от подарка, но это у нее не получилось.

Велосипед остался у нее, Илья Миронович ушел домой, удовлетворенно кивая сам себе.

Несмотря на декретный отпуск, Елена иногда появлялась на работе, – без этого никак не могла, – сдавала Иришку на руки матери и мчалась в свою контору, в здание без вывески, расположенное в одном из лубянских проездов. Когда она долго не появлялась на работе, внутри словно бы некая пустота образовывалась, от которой портилось настроение, а иногда даже тошнило.

В этом плане Елена походила и на мать, и на отца, – те тоже без работы не могли жить, – не приспособились, как некоторые городские лентяи.

В последний раз, едва она возникла в своей конторе, как первый человек, которого она встретила, была Неля Шепилова – беззаботная, как бабочка легкая, улыбающаяся, в нарядном костюмчике под матроса Балтийского флота, с откидным воротником и белыми полосками, нашитыми на синюю ткань.

Увидев Елену, Шепилова сделала лицо, какое обычно бывает у человека, встретившегося с незнакомцем, и пролетела мимо.

Что здесь делала Нелька, с кем общалась, кто из подружек привечал ее в конторе – секрет… Елена недоуменно покачала головой и пошла в свой отдел.

Конечно, Вовик Нелькин – бандит необычный, ни на кого не похожий, но он – бандит, человек, с которым борется их контора… Есть тут нечто такое, чего Елена не понимала и не могла понять.

Вовику она была благодарна за то, что тот спас ее от ночных грабителей, уложил гоп-стопника, заходящего со спины, на землю. Но ведь Вовик сам тоже гоп-стопник и не факт, что он не занимается грабежами, вполне возможно – успешно потрошит полоротых дамочек где-нибудь в Сокольниках или в Замоскворечье.

Велосипед с успехом освоила Вера – очень быстро научилась на нем кататься и теперь лихо носилась по сретенским переулкам.

На саму Сретенку, на центральную улицу, она выезжать не рисковала – там шустро раскатывали туда-сюда «эмки», тонко пели моторами полуторки, а в переулках было тихо – машины сворачивали в них редко. Мальчишки-первоклассники радостно гоготали, бегали за ней, просили прокатиться на велосипеде, но Вера старалась не обращать на них внимания.

Лена же на велосипед почти не садилась – не ее это конек, можно шлепнуться и разбить себе лицо, а с разбитым лицом ее не подпустит к себе Иришка, зальется слезами.

После конторы Лена старалась завернуть в небольшое кафе, недавно открывшееся на углу Сретенки и улочки, круто спускающейся вниз к Трубной площади.

По улочке ходил трамвай со звонком, звяканье которого походило на склянки, внизу разворачивался и, забрав пассажиров, тихо полз вверх. Зимой, на крутизне, трамвай иногда буксовал, – слишком скользкими становились на холоде гладкие чугунные рельсы. Лене нравилось слушать трамвайные склянки, это была революционная музыка, если хотите, – музыка, от которой люди получали пользу, – в отличие от той, что извлекал из своего саксофона Илья.

В кафе подавали чай с молоком и без молока, по выбору, к чаю – булочки с изюмом, для тех, кто хотел перекусить основательнее – горячие пельмени со сметаной. Вначале заведение было безымянным – под козырьком, прикрывающим вход от дождя, красовалась лишь табличка с часами работы, а потом появилась вывеска более конкретная – «Пельменная».

Теплым летним вечером Лена зашла в «Пельменную». А там – новшество в меню, чай можно было разнообразить, появилась новая строчка – кофе. Если честно, Лена вкуса кофе не понимала, он казался ей горьким, забивал рот мокрой пылью и она невольно морщилась. К слову, большинство людей, приходивших в «Пельменную», тоже морщились: не привыкли еще москвичи к вкусу нового напитка.