Однако в 1879 году шестидесятилетний старик находит в себе охоту принять конфиденциальное поручение от московского генерал–губернатора: в преддверии очередной ярмарки он едет все в тот же Нижний, дабы собрать сведения о разного рода сходбищах и донести о том властям во избежание и пресечение могущих возникнуть беспорядков.
Два года спустя Мельников–Печерский окончательно переселяется в Нижний Новгород — подальше от столиц, поближе к деревенскому именьицу своему, Ляхову.
Здесь вскоре настигает его болезнь бездвижности: подагра.
Последние свои страницы он сведенными губами диктует жене, и та с трудом разбирает слова.
Вспоминает ли он давнее? Жизнь свою? Молодость свою?
Когда–то, в годы первых успехов, в Нижнем, был он на городском гулянии. Мимо прошла молодая дама с девочкой. Близорукий Мельников прищурился вслед (из щегольства он отказывался носить очки) и заметил своему спутнику:
— А хороша!
Тот смутился:
— Помилуйте, Павел Иванович, да это же ваша жена с дочкой!
Не узнал… То–то смеху было.
С тех пор столько переменилось: другая жена, другая жизнь.
Нет, «обличитель номер два» не подходил по характеру ни в мизантропы, ни в еретики. Это был человек пластичный, жизнелюбивый и в высшей степени
А потом всмотрелся: «Хороша!»
И вот он у двери гроба: бездвижный, страдающий, добрый, над грудами старинных книг и бумаг, — хочет еще сказать что–то — и уже нет сил.
И времени нет.
Он умирает в своем родном городе 1 февраля 1883 года.
Его с пышностью хоронят — на монастырском кладбище, у начала арзамасского тракта, ведущего к Ляхову и далее в те места, где гуляли когда–то по лесам и горам его любимые герои.
Земля Поволжья, породившая питерского чиновника и московского романиста, забирает его обратно.
Часть III. Несломленный
Повесть о Лескове
«…Я, как русский раскольник, приставал не к той вере,
«…Как ты скажешь народу правду–то? ведь он убьет тебя…»
1. Укус «Пчелы»
У нас есть основания вглядеться в молодого человека, появившегося «на брегах Невы» в последний месяц 1861 года: в конце концов его признают классиком русской литературы.
У нас тем большие основания вглядеться в эту фигуру, что путь молодого человека в классики будет непрям, непрост и даже несчастлив, так что и сам он до смерти своей будет считать себя не то что
Это треть века спустя.
А сейчас перед нами быстрый, решительный, хваткий, живой и общительный молодой человек.
Впрочем,
Лермонтов погиб в двадцать семь.
И Писарев — в двадцать семь. Добролюбов — в двадцать пять. Валериан Майков — в двадцать четыре.
Конечно, поэты высказываются раньше других. Как в некоторые эпохи и критики. Эпоха идет неслыханная: рассвет либерализма, разгар гласности, разгул обличительства. Трепет бюрократии, робость власти, напор бунта. Эпоха Великих Реформ. Критики обгоняют поэтов. Прозаики — другое дело, прозаикам нужно время.
Но прибывшего в Петербург южанина никто
И имени тоже нет. Есть инициалы: «Н.Л.». Есть псевдонимы, невинные или почти невинные, вроде «Николая Понукалова»; есть псевдонимы «со значением», вроде «Фрейшица» (в переводе с немецкого — вольный стрелок). Главный же псевдоним еще предстоит избрать:
«М.Стебницкий» — избрать, прославить и уронить. И, уронив, — вернуть литературе свое имя, уже в паспортной подлинности: Николай Лесков.
Пока что он еще и не Стебницкий. Он — «Н.Л.». Его знают: в Питере — Громека и Вернадский, в Москве — Евгения Тур и в Киеве — профессор Вальтер.