Три этажа

Мне нечего сказать в свое оправдание. Кроме, может быть, следующего: я не думала, что смогу жить без тебя, Михаил. А без него, как ни стыдно в этом признаваться, думала, что смогу.

●

Авнер Ашдот свернул к объездной дороге.

Подобно Хаве Розенталь на шиве, он тоже от меня отодвинулся.

«Фрейд прав, – думала я, глядя в окно. – Все мужчины ищут в женщине замену матери, а я не слишком хорошая мать. Никогда ею не была. В три месяца сплавила Адара няньке. Не могла смириться с собственной бестолковостью. В школе я была отличницей, в университете – отличницей (в рейтинге лучших студентов шла вторым номером, сразу за тобой). Но с Адаром… С первой минуты меня не покидало ощущение, что я с ним не справляюсь.

Ты пытался меня утешать. Говорил: «Ты не виновата. Просто он трудный ребенок». Поначалу, когда я все еще верила в себя, я отвечала тебе: «Трудных детей не существует».

●

Из окна я видела тесно сгрудившиеся лачуги бедуинов. В одной из них – воображение само нарисовало мне эту картину – мать зовет детей обедать. В лачуге душно и жарко, на женщине – толстая черная галабия, но она чувствует себя комфортно. Эта ее роль – быть матерью, и она играет ее органично. Она расставляет на столе оловянные тарелки – по числу детей. Двигается она плавно и без напряжения. Тарелки как будто сами переходят из ее рук в нужные места на столе. Над ними поднимается аппетитный запах. Например, риса с морковью. Приходят дети. Они громко смеются. Им весело. И она смеется вместе с ними.

Если бы я была такой, как она, матерью от рождения, помогло бы нам это?

А если бы таким был ты, Михаил?

●

Авнер Ашдот привалился плечом к окну.

Я чутьем определяю, в какую минуту рядом со мной вершится суд. Я знала, что сейчас он меня судит. И признает виновной. Прощайте, комплименты. Прощайте, пожатия рук. Ну и пусть, подумала я, может, оно и к лучшему. Все равно еще слишком рано пускать кого-то в свое сердце.

●

Нам попалась еще одна табличка, указывающая дорогу на ферму. Ферму «Азрикам». Я вспомнила, что ее называли «фермой отшельников». Вроде бы однажды в споре о пастбищах ты вынес решение в пользу ассоциации, представляющей бедуинов, в том числе владельца этой фермы. Или решение было не в их пользу?

Авнер Ашдот нажал на кнопку и открыл окно. В салон ворвался горячий сухой воздух. Правой рукой Авнер потянулся было к карману рубашки, как будто там лежала пачка сигарет, и снова ее уронил.

– Давно бросили? – спросила я, лишь бы нарушить повисшее между нами молчание.

– Что бросил?

– Курить.

Он улыбнулся:

– Пять недель и четыре дня. Но я не считаю.

– Представляю, как это трудно.

– Я делаю это ради нее. Ради Аси. Она терпеть не может, когда я курю. Ну, вот я и стараюсь… стать лучше. Но вы правы – отвыкать от привычки трудно.

– Знаете, А́внер… – Я впервые назвала его по имени.

– Авне́р, – поправил он меня, и в уголке его глаз зажглись озорные искорки. – Ударение на последнем слоге.

– Мне кажется, что после моей откровенности вы, Авне́р с ударением на последнем слоге, тоже должны перестать скрытничать и сказать мне, куда мы едем.

– В поселение Ноит, в Араве, – сказал он. – Там живет моя дочь.

●

Словно в ответ на его слова у обочины внезапно поднялся и сразу улегся вихрь из песка и пыли.

Зачем, черт возьми, он везет меня к своей дочери? Хочет, чтобы я его перед ней защищала? Но каким образом? И в каком качестве он собирается меня представить? Попутчицей? Или, не приведи господь, своей любовницей? И почему он с легкостью сообщил мне цель нашей поездки, хотя раньше наотрез отказывался ее называть?

Я не знала ответов на эти вопросы. Но решила использовать его же тактику: ни о чем не спрашивать в лоб, предпочитая двигаться окольными путями.

– А как ваша дочь оказалась в Араве? – спросила я.

– В университете, – ответил Авнер, – она изучала пустынное земледелие. И тогда же заявила нам, что будет работать в этой области. Мы не восприняли ее слова всерьез. Что может знать о пустыне девочка, привыкшая проводить время в уютных кафе? Но после защиты диплома она села в автобус и укатила в Араву. Заранее договорилась, что ее возьмут помощницей без зарплаты, только за жилье и питание. «Там такие просторы! – говорила она. – Но вам этого не понять!»

– Она права, – сказала я и выглянула в окно. До самого горизонта не просматривалось ни одного строения. Только акации, акации и снова акации.

– Она была там счастлива, – продолжил Авнер. – Впервые с тех пор, как родилась наша дочь, мы видели ее счастливой. И были счастливы за нее.