Три еврея

Да это так. Вот червячок жует дерьмо и счастлив! И мне возразить червячку по этому поводу нечего, действительно, он счастлив. Остается маленький червячок в душе — а ты кто? Человек или червячок? У тебя что, точно не осталось уже ни ума, ни воли подняться над червячком и получить счастье человека? И твой жизненный удел — дерьмо? Даже если оно в красивой упаковке и рекламируется производителями дерьма как первосортный товар?

Да, я иллюстрирую книгу собственными примерами, но даже если бы я этого не делал, то все равно писал бы о себе — это мысль, которую люди массово не понимают. Я же писал выше, что человека можно распознать порою по одному факту из его жизни, а кто такой автор текста легко распознается по тому, на чем он акцентирует внимание, какую оценку дает тем или иным событиям.

Вот, к примеру, некий автор горько сетует о судьбе пленных — людей, которые должны были умереть в бою. Упаси господь вам с этим автором оказаться в одном окопе — он предаст вас и сбежит. Тут, как говорится, птицу видно по полету, а добра молодца — по соплям.

Так вот, М.И.Друинский, или тогда, скорее всего, Миша, был счастливым человеком, очень счастливым. Счастья червячка ему было мало, он получал счастье от своей работы, и это не осталось незамеченным его начальниками — Друинского начали повышать в должности, и к 30 годам он стал руководить цехом — коллективом, как я полагаю, примерно в 800 человек.

Может и случайно, но очень сжато и очень точно идеального начальника описал М.Ю. Лермонтов: «Полковник наш рожден был хватом, / слуга царю, отец солдатам…»

Я проработал под началом М.И. Друинского семь лет, из которых года четыре работал очень близко к нему, и я вас уверяю, что Друинский был именно таким полковником — слуга царю (государству), отец солдатам (нам, его подчиненным).

Единственно, он был по натуре хватом, но вынужден был это в себе задавить. И, как я полагаю, задавил в себе хвата по причине своей национальности — по причине того, что он был евреем. Это мое мнение основано на моем жизненном опыте, и ничем иным, даже признанием в этом самого Друинского, не может быть подтверждено. Поскольку в данном случае я сам становлюсь очень важным для того, чтобы признать это мнение обоснованным, расскажу и собственно о себе, тем более, что мне доставляет удовольствие вспомнить (что могу) о том прекрасном времени.

Глава 6 ЕРМАКОВСКИЙ ЗАВОД ФЕРРОСПЛАВОВ

Начало

Не претендую на особую научность, но хорошая работа имеет две составляющие: хорошие начальники (и подчиненные, если сам начальник) и свое содержание. И с хорошей работой мне везло во всем. Начнем с первого — с начальников и подчиненных, а согласуясь с хронологией, — с моих первых шагов на родном заводе.

Утром следующего дня после своего прибытия в Ермак я вошел в парадный (и единственный работающий) вход здания заводоуправления и на первом этаже свернул направо, вошел в отдел кадров и отрекомендовался. Инспектор ОК (наверное, это была Хузина) взглянула на мои документы и показала на закрытую дверь: «К начальнику!» Я зашел, за столом сидел пожилой мужчина с густой, уже седой шевелюрой. Пригласил меня сесть и стал рассматривать мои бумаги, потом взял паспорт и чуть ли его не обнюхал, потом стал расспрашивать, нет ли у меня родственников в Казахстане. Не попал ли я, случаем, на какое-то секретное военное предприятие? — подумалось мне, но ларчик открылся просто: оказалось, что начальника отдела кадров зовут Михаил Дмитриевич Мухин, и он заинтересовался — не родственники ли мы? (Потом мы с его сыном Владимиром, работавшим начальником электроцеха, приветствовали друг друга по фамилии: «Привет, Мухин!» — «Привет, Мухин!») Убедившись, что мы всего лишь однофамильцы, он в сердцах отреагировал на мое направление: «Ну, куда министерство вас присылает?! У нас два десятка инженеров-металлургов работает на рабочих местах, и мы не можем предоставить им инженерные должности, а вас к нам гонят и гонят!»

У меня челюсть отвисла от удивления: в Управлении кадров Минчермета меня убеждали, что на Ермаковском заводе ферросплавов катастрофически не хватает молодых специалистов, а тут, оказывается, их некуда девать! (Потом выяснилось, что это политика директора завода П.В. Топильского — нагнать на завод как можно больше людей, чтобы компенсировать потери штата от разбегающихся с завода работников, но я тогда этого не знал.) Я, естественно, обрадовался словам однофамильца, поскольку появилась реальная возможность открепиться и уехать из этой дыры с чистой совестью. Но моя радость не встретила ответной реакции у Михаила Дмитриевича — он как-то, то ли грустно, то ли досадливо заметил, что все решает директор, и директор вряд ли меня отпустит, поэтому лучше уж мне получить подъемные, раз я их не получал, получить деньги за проезд и идти устраиваться в общежитие. Я, однако, был уверен, что сумею уговорить директора, и, дождавшись времени, когда Топильский принимал начальника отдела кадров, мы поднялись на второй этаж в кабинет директора.