Три факта об Элси

Прошло еще десять минут, прежде чем мы его увидели. Сначала я заметила того самого работника, который шел по траве, неся стремянку, но через грязное стекло и в полумраке сарая не сразу смогла разглядеть, кто несет ее с другого конца.

Я схватила Элси за локоть:

– Смотри! Видишь? Видишь его?

– Дай же мне поглядеть! – Элси достала очки и всмотрелась через окно. – Никого я там не вижу, кроме Саймона. Пусть подойдут поближе.

– Они будут здесь через минуту.

И они подошли. Совсем близко.

Так близко, что стало ясно: они направляются в сарай.

Однако Элси его не видела. Я знаю, что не видела – до того момента, как дверь распахнулась и в сарай ворвался дневной свет. Вот тогда она отчетливо его увидела, хотя он и стоял позади Саймона: он будто заполнял собой весь дверной проем. Ронни не выказал ни малейшего удивления; наоборот, он будто ожидал нас здесь увидеть. Саймон вообще ничего не сказал. Он посматривал на нас, доставая кусок веревки с одной из полок, но меня больше интересовал человек в дверях.

Когда Саймон вышел, сарай снова превратился в чернильницу, и я услышала свое судорожное дыхание.

– Ну?

Мы долго смотрели на то место, где они только что стояли. Наконец Элси сказала:

– Но это бессмыслица какая-то.

Я перестала смотреть на дверь и повернулась к ней:

– И тем не менее это он! Ронни!

Элси была не уверена. Да, согласилась она, этот Прайс похож на Ронни, но как можно думать, что… Не помню, что я ответила, помню лишь, как сорвалась на крик, потому что когда так боишься, то не знаешь, как с этим быть, и крик – единственный способ отогнать от себя страх. Элси дождалась, пока я выкричусь, и когда я отвела душу, взяла меня в темноте за руку.

– Твоя рука была первой, за какую я держалась, – призналась она.

Я была еще сердита и язвительно уточнила:

– Точно моя? А не мамина?

– Руки моей матери были всегда слишком заняты ожиданием возвращения отца. Наверное, в раннем детстве я держалась за руки сестер… Но твоя рука – первая, которую я помню.

Элси говорила правду. Мы держались за руки, карабкаясь на холмы, стоя на тротуаре, бегая по полям. Мы держались за руки, встречая в жизни то, чего не вынести в одиночку.

– Элси, ты здесь? – позвала я.

Ее рука стала старой, кожа истончилась и обвисла, все косточки можно пересчитать, но рука Элси по-прежнему прекрасно ложилась в мою, как было всегда. Мне хотелось ощутить ее поддержку, и Элси сжала мою руку, подтверждая – она рядом.

– Здесь.

Мы долго молчали.

– Как думаешь, что ему нужно? – спросила я наконец.

– Мы не знаем наверняка, он это или нет.

– Но если все-таки он?

– Тогда я не знаю.

– И что нам, по-твоему, делать?

– Не знаю, – снова сказала Элси. – Вряд ли нам вообще пока нужно что-то делать.

– Это еще почему? – В темноте я едва различила легкое движение. – Нужно же кому-то сказать!

– Что? Что мы скажем? Что Ронни вернулся с того света? «Доказательств у нас нет, но вы уж поверьте нам на слово»… Флоренс, у тебя испытательный срок, нужно быть осмотрительнее!

Снова наступила тишина.

– Меня отправят в «Зеленый берег».

Я услышала в темноте шепот Элси:

– Возможно, он как раз этого и добивается.

Хэнди Саймон

– В сарае для садового инвентаря?!

Мисс Амброуз отложила калькулятор и скрестила руки на груди так плотно, что они исчезли в складках жакета.

– Что, черт побери, можно делать в сарае с лопатами?

Хэнди Саймон тщетно искал, куда смотреть, лишь бы не в глаза мисс Амброуз, хотя они, казалось, занимали почти все пространство.

– Не знаю, не могу сказать, – ответил он.

– А вы что делали в этом сарае?

– Мы ходили за веревкой для стремянки.

– Мы?

– Со мной был мистер Прайс. – Саймон начал ковырять пол мыском ботинка. Когда ему случалось волноваться, тревога всегда первым делом пробиралась к его ногам.

– Вы, гляжу, там целую вечеринку устроили?

– Да, мисс Амброуз.

Он понял, что зря зашел, как только увидел мисс Амброуз за подсчетами. Итоги месяца всегда приводили мисс Биссель в раздражение, а эмоции мисс Биссель передавались всем. Но ведь у него в контракте прописано сообщать о подобных вещах; обязанность проявлять осмотрительность, сказано там. На ежегодной аттестации им говорили – важно мнение каждого, и если он подсобный рабочий, это не значит, что он пустое место. В «Вишневом дереве» ценен каждый. И не должность красит человека.

– Что за вселенская чушь! – сказал его отец.

Этот разговор происходил у них чуть больше пяти лет назад, когда Саймон только начинал работать в «Вишневом дереве». Они с отцом сидели в патио. Легкий ветерок трепал края сетчатого экрана от мух, и висевшие в ряд разноцветные ленты шлепали по дверному косяку, будто аплодируя.

– Значит, по-твоему, человека определяет должность?

– Конечно, еще как! – ответил отец, которого всю сознательную жизнь звали Пожарный Джон. – Работа – это наша суть. Ты хоть знаешь, откуда взялись у людей фамилии?

Саймон не ответил.

– Уилер, Мэйсон, Поттер, Тейлор[5]…

– Ладно, ладно, – отмахнулся Саймон. – Со мной такого не случится – эта работа не оставит на мне клейма. В «Вишневом дереве» не по должности ценят.

– Чушь, – отрезал отец.