Три факта об Элси

Кроме Элси, у меня уже никого не осталось. Только она поймет, если мой разум окончательно загулялся, бросив меня на произвол судьбы. Шестьдесят лет назад мы хорошенько упаковали прошлое и убрали подальше, пообещав себе, что никогда не будем о нем говорить. Теперь мы состарились и стали другими. Казалось, все, что мы тогда пережили, случилось с кем-то еще, а мы просто стоим и смотрим на это из будущего.

Элси пристально вглядывалась в темноту:

– Надеюсь, я тоже его увижу.

– И я, – буркнула я в чашку.

17:06

Под тумбочкой скопился мелкий мусор.

Поразительно, сколько всего падает за мебель, стоит отвернуться. Я бы в жизни не заметила, если бы не лежала тут, но сейчас я лежу и не могу отвести глаз. Все-таки не умеют наводить чистоту здешние уборщицы. Заткнут уши наушниками и пшикают везде аэрозолями. Некоторые даже телевизор включают и под него работают, не спрашивая разрешения. Я наблюдаю из угла и указываю места, которые они пропустили, а уборщицы косятся и пылесосят вокруг моих ног.

«Пусть убирают, – увещевает меня Элси. – Наслаждайся ролью состоятельной неработающей дамы, Флоренс!»

Но это не в моем характере – не работать. Элси любит отдохнуть, а я всегда была непоседой. Вот почему мы так хорошо ладим.

Иногда одну и ту же уборщицу видишь дважды. Вот в четверг приходит девушка. Или во вторник. Точно знаю – не то в четверг, не то во вторник. Темноволосая и голубоглазая. Одной рукой держит трубу пылесоса, а другой прижимает к уху телефон и вечно в него смеется. Приятный смех. К такому хочется присоединиться, только вот я не понимаю ни слова из того, что она говорит. Мне кажется, она немка. Когда я ходила в магазин рядом с главным входом, у них была там коробка с песочным печеньем. Снизу написано: «Сделано в Германии». Я купила печенье, решив, что оно напомнит девушке о доме. Можно выпить с ней чая, подумала я, растопить лед, познакомиться. Я предложила ей чай, но немка увлеченно разговаривала по телефону и оглушительно хлопнула дверью, не дав мне закончить фразу. Наверное, спешила. В этом-то и беда: здесь все спешат. Но можно попробовать выпить чаю в другой раз, когда я оправлюсь после этого падения. Печенью ничего не сделается, оно так и лежит в непочатой коробке.

Может, эта немка меня и найдет – и сразу забудет о телефоне. Он выпадет на пол, но она и не взглянет на него, а опустится на колени на ковер и наклонится надо мной, волосы закроют лицо, и ей придется заправлять их за уши. Ее руки будут теплыми и добрыми, а пальцы слегка сожмут мои.

«Что с вами, Флоренс? Что вы с собой учудили?»

«Не волнуйся, я поправлюсь, – скажу я. – Не переживай из-за меня».

Мы дождемся «Скорой». Немка станет расспрашивать, как это я упала, а я буду мямлить и прятать глаза. Я пока не знаю, что сказать. Помню, как диктор новостей улыбнулась мне и зашелестела своими листками, помню тишину после того, как я выключила телевизор. Когда живешь одна, тишина становится особенной: она обступает и ждет, пока ты ее заметишь. Я пытаюсь замаскировать ее разными звуками, но рано или поздно она всегда возвращается. Или просто тишину слышишь другими ушами? Кажется, я слышу шум. Или голос? Непонятно, почему я вообще упала. Единственное, что помню, – как открыла глаза уже на полу, где мне быть не полагается.

Войдут санитары «Скорой помощи», и горничная встретит их с облегчением, беспокойство исчезнет из ее глаз, потому что при виде белых халатов всегда оживает надежда – все будет хорошо. Разумеется, так выходит не всегда – я-то знаю получше многих других. Один из санитаров отодвинет мебель, второй наденет мне на лицо маленькую кислородную маску. Резинки будут соскакивать с ушей, и медики засуетятся. Меня пристегнут к каталке, накроют синим одеялом, и немка в сотый раз спросит:

«Как вы, Флоренс? Вам еще что-нибудь нужно?»

На улице холод будет пощипывать нос и уши, а глаза начнут слезиться.

«Скоро мы вас довезем, Фло, держитесь, Фло», – будут повторять санитары, и я не стану возмущаться их фамильярностью, потому что у них добрые глаза.

Они поднимут меня и понесут по ступенькам крыльца, и в это мгновение я увижу наши корпуса, тонущие в жидких чернилах ночи, и огоньки жизней других людей, и мне покажется, что я лечу.

И я почувствую себя легкой, как перышко.

Флоренс

В пятницу играли в бинго. Элси заставила меня пойти под предлогом, что мне полезно, но я знала – это только потому, что в прошлый раз никто не выиграл, и вручение приза перенесли.

– У тебя всего месяц, чтобы создать хорошее впечатление, – без обиняков заявила подруга. На мой взгляд, безо всякой необходимости. – Отчего бы не начать сегодня?

Вот так мы и оказались в углу общей гостиной, глядя, как вокруг все силятся расслышать номера. Жильцы сидели, положив ноги на пуфики, с широко раскрытыми ртами глядя на картонки с номерами и гадая, что полагается делать. Мисс Биссель нигде не было видно; вынимать шарики от пинг-понга досталось ее заместительнице.

Мисс Амброуз подняла шарик.

– Двадцать два! – прокричала она.

Все закрякали.

– Простите? – не поняла мисс Амброуз.

– Уточки! – крикнул кто-то.

Мисс Амброуз подняла новый шарик: