Три года революции и гражданской войны на Кубани

Когда дошла очередь до нас, от группы членов рады отделилось положенное число всадников с лошадьми и пешеходов и направились на паром, чтобы занять место среди повозок. Вдруг на них налетел человек в длинной серой меховой тужурке в огромной белой папахе, шея обвязана башлыком, толстая калмыцкая плеть через плечо, бранится самыми отборными словами и не велит дальше двигаться. Офицер, бывший во главе нашей группы, не выдержал, заявил, что он не глухой, и попросил говорить потише.

Распорядитель в белой папахе закричал еще больше:

– Вы знаете, с кем вы говорите?

– Так точно, знаю.

– С кем?

– С генералом.

– С генералом… Генералов много… Я тот, благодаря которому, быть может, и ваша жизнь спасена…

Наша группа отступила, сошла с парома; мы не знали, что же делать дальше. Через несколько минут окружающие попросили меня пойти, осведомиться у генерала

Маркова, – кричал-то именно он, – о нашей очереди и вообще, придет ли она.

Я пошел. Вид у меня был самый непрезентабельный, и при этом весь в грязи, в которую я выделялся, спасая коня. Подошел к генералу, назвал себя и попросил разъяснить, окончательно ли им отменено в отношении Кубанской рады его первоначальное распоряжение о переправе.

Со мной заговорил совсем другой человек – любезный, предупредительный:

– Нет, это вышло случайно, – те пять человек слишком столпились… Пожалуйста, продолжайте переправу…

Проводил даже до спуска с парома и жестом гостеприимного хозяина пригласил на паром очередных пять-шесть человек, только что с таким треском им спущенных оттуда.

В этом выразился Марков, именно таким мы его узнали во время похода. Страшно несдержанный в словах в момент раздражения и азарта… Грубый, крикливый. Как мы удивлялись, что это один из наиболее блестящих офицеров Генерального штаба, профессор академии… Но удивительно внимательным, вдумчивым и вообще приятным в обращении и речи был генерал Марков, когда равновесие духа возвращалось к нему.

Там на пароме он еще не оправился от простуды, полученной в боях под Ново-Дмитриевской, поэтому, видимо, был и оставлен Корниловым в арьергарде. В то время, как под Екатеринодаром развивался решительный бой, роль паромщика Маркова, конечно, раздражала… На ком-нибудь нужно было сорвать раздражение. Подвернулся под руку наш сотник С.

Первую ночь в Елизаветинской, канун Благовещения, мы провели как нельзя лучше… Но на другой день вдруг – неблагоприятный симптом – под вечер пришло приказание идти на фронт всем, кто может держать в руках винтовку. Когда мы стали готовиться к боевому выступлению, пришло так же внезапно распоряжение отставить…

Глава XX

Смерть Корнилова

31 марта утром узнали о смерти генерала Корнилова.

У людей, потерявших все, как будто теряется острота восприятия новых потерь. Но эта потеря являлась обвалом надежд маленького отряда людей в борьбе с неизмеримо более сильным противником.

Генерал А. И. Деникин, вступивший в командование Добровольческой армией, прекратил наступление на Екатеринодар ночью на 2 апреля 1918 года. Началось наше новое отступление от Екатеринодара, но уже не в горы, к Кавказскому хребту, а на простор степей, к Дону.

Утром на восходе солнца мы оказались между двумя поселениями: налево, на спуске в низину – небольшая станиченка Андреевская, недавно еще бывшая хутором, оттуда хлопнули два-три орудийных выстрела[27]. Направо на взгорье была расположена немецкая «колонка» Гночдау. Командование, по стратегическим соображениям, избрало для дневки именно немецкое поселение. Лошадей приказано было не расседлывать. Обоз материального довольствия, и без того уже сокращенного в станице Елизаветинской, сокращался теперь еще больше. Стороной

узнали, что пригодится в негодность часть пушек. Шла, следовательно, частичная ликвидация.

После полудня ко мне пришел школьный однокашник С. М., один из адъютантов И. Макаренко, всегда очень внимательно следившего за штабными новостями. С. М. отозвал меня в сторону и таинственно предупредил:

– Нужно смотреть в оба теперь… Нынче ночью решается наша судьба. Выскочим – наша взяла. Нет – погибли или… спасайся кто может… В заключение он передал приглашение от своего шефа Ив. Л. Макаренко вместе с ними и правительством Юго-Восточного союза присоединиться к черкесскому полку…

Это было уже серьезным показанием, какое зыбкое состояние духа в отряде. Да о том уже можно заключить и по другим выпиравшим наружу признакам.

В течение каких-нибудь нескольких часов спали покровы с бренного человеческого естества, оголились инстинкты, пропала сдержка.

Тут же на пригорке на виду у всех молодой офицер припадал к ногам юной сестры милосердия… Они спустились потом лишь на другую сторону кургана.