Три грани времени

Ваге оторвался от экрана и пошёл к постели: прозвучал сигнал укладываться. Лёг на спину, заложив под голову руки, вспомнил планету, на которой побывал, и А-ку, который стал его двойником. Что он там сейчас делает, на кого охотится? И сбылась ли его мечта стать первым охотником?

Тут же припомнил последний тот вечер, после битвы с чужаками — высокую скалу над костром, вокруг которого пляшут победители, и две фигуры на ней — человека и собаки. И поднятые над головой руки, и выкрик в небо, обращённый к самим звёздам:

— Я приду на вас охотиться! Это говорю я, А-ку!

И растроганно улыбнулся.

Он думал про искорку разума, которая потерялась в безграничном космосе, и которая рано или поздно вспыхнет ярким, всепобеждающим пламенем.

А ещё думал про того, совсем уже неизвестного, который придёт через десяток тысяч лет в пещеру. Кто это будет: юноша или совсем уже взрослый человек, Ваго, разумеется, не мог знать. Хотелось бы, чтобы то был юноша. И почему-то он казался Ваго очень знакомым, очень близким, как и А-ку. Ваго никак не мог избавиться от ощущения, что он уже где-то встречался с ним, с тем, кто родится через тысячи, а может, и через десятки тысяч лет. И несколько дней назад он не удержался от желания что-нибудь ему подарить. Долго осматривал свою коллекцию, и с конце концов остановил свой выбор на кристалле, который нашёл в бухточке планеты-звездолёта на обратном пути в родную галактику. Потому что если уж дарить, что самое ценное — иначе Ваго не мог.

Иетане уже научились пересылать на огромные расстояния не только сигналы, а и материальные предметы, закодированные в составе системы, которая воспроизводила их строение на атомном уровне. И кристалл, помещённый в специальный прибор, растворился в космосе, чтобы заново материализоваться на далёкой планете.

Роскошный подарок, единственный на планете кристалл, подобного которому нет.

И Ваго, обрадованный, наконец заснул.

Треск. Вспышка. Тьма.

Словно, замкнувшись, перегорели контакты.

А потом дыхание свежего ветра и горячее солнце в лицо.

А может, это всё лишь почудилось? Может, привиделось?

Нет! Не могло такого быть! Ясные и чёткие картины до сих пор стояли перед Юркиным внутренним взором. И Ваго, и А-ку, и Га-ав… Юкра огладелся, но не увидел ничего, кроме немой гранитной стены.

И всё у Юрки внутри словно оборвалось: ему показалось, что он провёл в пещере не один год. Что его уже, должно быть, считают мёртвым. Что папа с геологической партией ушёл из долины, и Юрка остался один.

Зажмурив глаза, повернулся к скале спиной. Долго не отваживался раскрыть глаза — боялся, что не увидит Нину. Наконец, набравшись смелости, посмотрел.

Нина стояла на том же самом месте, в той же позе. Юрка хорошо помнит, как он в прошлый раз обернулся к Нине — она как раз подняла молоток, целя им в лежащий под ногами камень. Молоток и до сих пор висел в воздухе, Нина, словно окаменев, застыла во времени. Вот она, словно пробудившись от взгляда Юрки, шевельнулась, молоток опустился вниз, ударил со всей силы о камень. Брызнули искры, но звука он не услышал — внизу шумела вода.

— Ни-ина!.. Ни-ина!.. — закричал во всё горло Юрка.

Но Нина не слышала — продолжала тюкать молотком.

Тогда Юрка побежал вниз. Напрямик, через кусты. Ветки хлестали его по груди и лицу, из-под ног выскальзывали камни, но он не обращал на это внимания. Бежал, спускаясь всё ниже, пока не выскочил из кустов возле самого ручья.

И налетел на гюрзу.

Что-то круглое и скользкое спружинило под ботинком, ударило в икру. Жгучий огонь пронзил всё тело, Юрка вскрикнул и, споткнувшись, оглянулся: сзади, растоптанная, извивалась здоровенная змея, а по Юркиной ноге из двух малюсеньких дырочек стекала чёрная кровь.

Он охнул и сел. Широко раскрытыми от ужаса глазами смотрел он, как синеет, набухая, нога. Боль становилась всё нестерпимее, и Юрка, не выдержав, заплакал.

— Ни-ина!.. Ни-ина!.. — закричал он в отчаянии.

Нина уже смотрела в его сторону. То ли услышала, только просто так оглянулась — вот она призывно помахала рукой. Потом, сообразив, что с Юркой что-то не так, быстро побежала вниз.

Перескочила через ручей и сразу же всё поняла, увидев и разбухшую ногу, и раздавленную змею.

Юрка уже лежал. Болело всё сильнее и сильнее, пекло уже где-то возле сердца, он закричал, когда Нина коснулась ноги, а Нина, не обращая внимания на его крик, выхватила острый нож и надрезала рану. Юрка заорал так, что услышали, должно быть, в лагере. Из раны щедро полилась кровь: сперва чёрная, какая-то словно запёкшаяся, потом светлее и светлее, а когда она перестала течь, Нина припала к ране ртом.

Высасывала и выплёвывала. Высасывала и выплёвывала.

И когда оторвалась наконец от раны, всё её лицо было в крови.

Но она и не подумала о том, чтобы умыться. Приподняла Юрку, наклонилась, закинула его руки себе за шею, понесла.

Юрка начал терять сознание. Его била дрожь, сердце сжималось от холода, а налитая тяжёлым огнём нога, разбухшая и одеревенелая, болталась, словно чужая.