Три гроба

– В Париже. Он получил в университете ученую докторскую степень в тысяча девятьсот пятом году – в том самом году, что и я. Тогда же мы с ним и познакомились. – Дреймен закрыл рукой глаза и, словно припоминая, продолжал дальше – Гримо был очень известен. Через год он занял должность профессора-адъюнкта в Дижоне. Но через некоторое время у него умерли родители. Получив большое наследство, он вскоре оставил работу и переехал в Англию. Так по крайней мере я слышал. После этого мы не виделись много лет. Что вы еще желаете знать?

– Вы были с ним знакомы до девятьсот пятого года?

– Нет.

– Когда вы спасли ему жизнь? – резко спросил Хедли, наклонившись вперед.

– Спас ему жизнь? Я вас не понимаю.

– Вы бывали в Венгрии, мистер Дреймен?

– Я… Я путешествовал по Европе, возможно, был и в Венгрии. Но это было очень давно, в молодые годы… Не помню.

Наступила очередь Хедли воспользоваться приемом «меткая стрельба».

– Спасли ему жизнь, когда он убежал из тюрьмы «Зибентюрме», так?

Дреймен сжал костлявыми руками шляпу и сел прямее. Ремполу пришло в голову, что такого напряжения старик не чувствовал уже добрый десяток лет.

– Спас? Я? – переспросил Дреймен.

– Отпираться напрасно. Нам известно все, даже даты, которые вы здесь сами только что называли. Кароль Хорват в своем блокноте, еще будучи на свободе, записал дату: тысяча восемьсот девяносто восьмой год. Если учитывать предыдущую академическую подготовку, то для получения в Париже докторской степени ему потребовалось по крайней мере четыре года. Хорошо, возьмем три года – со дня суда над ним и до дня побега, – холодно продолжал Хедли. – Можно телеграфировать в Бухарест и не позднее, чем через двадцать часов, получить полную информацию. Как видите, вам лучше говорить правду. Мне необходимо знать все, что вам известно о Кароле Хорвате и… двух его братьях. Один из них его убил. Наконец, я должен напомнить вам: замалчивать любые сведения, относящиеся к делу, – это тяжкое преступление. Итак…

Дреймен какое-то время сидел, закрыв руками глаза и постукивая ногами по ковру. Потом посмотрел на присутствующих, и они удивленно отметили, что его ярко-голубые глаза, хоть и имели стеклянный блеск, мягко улыбались.

– Тяжкое преступление? – переспросил он. – Правда? Если откровенно, cap, то ваши угрозы меня не пугают. Человека, который видит только ваши очертания, мало что может возмутить, разгневать или испугать. Молодым это понять трудно, но вы, надеюсь, поймете. Знаете, я не совсем слепой. Я могу увидеть человеческое лицо, утреннее небо и все то, о чем, как уверяют поэты, слепые должны мечтать. Но я не могу читать, а те лица, которые я больше всего хотел бы видеть, сами перестали видеть на восемь лет раньше, чем я. – Он снова кивнул, глядя перед собой. – Сэр, я бы дал любые необходимые вам сведения, если бы это помогло Шарлю Гримо. Но я не уверен, стоит ли копаться в старых скандальных историях.

– Даже если это поможет найти брата, который убил его?

– Послушайте, – чуть наклонил голову Дреймен и насупился, – я искренне советую вам забыть об этом. – Не знаю, как вы узнали, но у него в самом деле были два брата. И они сидели в тюрьме. – Старик снова усмехнулся. – В этом не было ничего ужасного. Они были политические заключенные. Думаю, в те годы в этом можно было обвинить половину молодых озорников. Забудьте о тех братьях. Оба они много лет назад умерли.

В комнате наступила такая тишина, что Ремпол слышал потрескивание дров в почти погасшем камине и хриплое дыхание доктора Фелла, который сидел, прикрыв глаза.

– Откуда вы знаете? – бросив на Фелла короткий взгляд, притворно безразлично спросил Хедли.

– Мне говорил Гримо, – ответил Дреймен, сделав ударение на фамилии. – Кроме того, об этом тогда шумели все газеты, от Будапешта до Брашова. Это можно легко проверить. Оба умерли от бубонной чумы.

– Если бы вы, конечно, могли доказать… – вежливо начал Хедли.

– Вы обещаете не копаться в старых скандальных историях? – спросил Дреймен, сплетая и расплетая свои костлявые пальцы. Нелегко было выдержать взгляд его ярко-голубых глаз. – Если я все расскажу вам и докажу, вы оставите мертвого в покое?

– Это будет зависеть от сведений, которые вы нам сообщите.

– Хорошо, я расскажу о том, что видел сам. Это было кошмарное дело. Мы с Гримо договорились никогда об этом не вспоминать. Но я не хочу обманывать вас и ссылаться на то, что, мол, забыл какие-то подробности.

Потирая пальцами виски, старик долго молчал, и Хедли уже собирался что-то сказать ему. Наконец Дреймен продолжил:

– Извините, джентльмены, я старался вспомнить точные даты, чтобы вы могли их проверить. Это было в августе или в сентябре девятисотого года. А может, девятьсот первого. Я вот подумал, что могу начать в стиле современных французских романов, в именно: в сумерках холодного сентябрьского дня тысяча девятьсот… года одинокий всадник торопился по дороге – и какой дьявольской дороге! – в предгорьях северо-восточных Карпат. Дальше надо было бы нарисовать тот дикий пейзаж и т. д…. Тем всадником был я. Вот-вот собирался полить дождь, и я хотел до темноты быть в Трауше.