Три гроба

— Потрясла? Еще как! Гримо втянул голову в плечи и застыл, как мумия, уставясь на нее. Я воспринял это как комплимент. А потом, пребывая в блаженном неведении, — усмехнулся Бернеби, — я сказал ему: «Обратите внимание, как потрескалась земля на одной могиле. Мертвец только что выбрался из нее». Разумеется, я имел в виду вампира, но Гримо этого не знал. В тот момент мне показалось, что он сейчас бросится на меня с мастихином.

По словам Бернеби. Гримо так долго расспрашивал его о картине, что даже человек с менее развитым воображением что-нибудь бы заподозрил. Неприятное чувство, вызванное ощущением, что Гримо постоянно за ним наблюдает, побудило его искать разгадку из чувства простой самозащиты. Несколько надписей в книгах Гримо, герб над камином, случайно оброненное слово… Бернеби посмотрел на Розетт с мрачной улыбкой. Месяца за три до убийства, продолжал он, Гримо, взяв с него клятву молчать, рассказал ему правду. Эта «правда» совпадала с историей, которую Дреймен прошлой ночью поведал Хэдли и доктору Феллу: чума, два мертвых брата, побег…

Во время этого повествования Розетт смотрела в окно отсутствующим взглядом, который сменился чем-то вроде слез облегчения.

— И это все?! — воскликнула она, тяжело дыша. — Из-за этого я так беспокоилась?

— Это все, дорогая, — ответил Бернеби. — Я говорил тебе, что это не слишком страшно. Мне не хотелось рассказывать об этом полиции. Но раз ты настаивала…

— Будьте осторожны, Хэдли, — негромко предупредил доктор Фелл, постучав по руке суперинтендента. Потом он прочистил горло: — Харрумф! Да. У нас тоже есть причины верить этой истории, мисс Гримо.

Хэдли сменил направление атаки:

— Предположим, все это правда, мистер Бернеби. Скажите, вы были в «Уорикской таверне» тем вечером, когда впервые появился Флей?

— Да.

— И, зная то, что вы знали, вы не связали его особу с теми давними событиями? Особенно после замечания о трех гробах?

Поколебавшись, Бернеби кивнул:

— Честно говоря, да. Тем вечером в среду я проводил Гримо домой. Я чувствовал, что он собирается что-то мне сказать. Мы сели у камина в его кабинете, и Гримо выпил добавочную порцию виски, что делал редко. Я заметил, что он в упор смотрит в очаг…

— Между прочим, — вмешался доктор Фелл так неожиданно, что Рэмпоул вздрогнул, — вы не знаете, где он хранил свои личные бумаги?

Бернеби метнул на него быстрый взгляд:

— Об этом вам мог бы рассказать Миллс. — Но его лицу пробежала едва заметная тень. — Возможно, у Гримо был сейф. Насколько мне известно, Гримо держал бумаги в запертом боковом ящике письменного стола.

— Продолжайте.

— Долгое время мы оба молчали. Так бывает, когда оба хотят затронуть какую-то тему, но каждый подозревает, что собеседник думает о том же. Ну, я рискнул и спросил: «Кто это был?» Гримо фыркнул, как пес, перед тем как залаять, и заерзал в кресле. «Не знаю, — сказал он наконец. — Это было давно. Может быть, это доктор — он походил на него».

— Доктор? Вы имеете в виду тюремного врача, который выписал свидетельство о смерти Гримо от чумы? — спросил Хэдли.

Розетт поежилась и внезапно села, закрыв лицо руками. Бернеби было явно не по себе.

— Да. Слушайте, мне обязательно продолжать?.. Ладно, ладно! «Вернулся, чтобы немного пошантажировать», — сказал Гримо. Знаете, как выглядят толстеющие оперные певцы, исполняющие Мефистофеля в «Фаусте»? Гримо выглядел так же, когда повернулся ко мне, положив руки на подлокотники кресла и согнув локти, как будто собирался встать. Лицо, покрасневшее от отблесков пламени, стриженая борода, поднятые брови и так далее… «Да, — отозвался я, — но что он может сделать?» Понимаете, я старался его разговорить. Мне казалось, что тут кроется нечто более серьезное, чем политическое обвинение, иначе спустя столько времени это бы не имело значения. «Ничего он не сделает, — сказал Гримо. — У него всегда была кишка тонка».

Бернеби огляделся вокруг:

— Вы хотели знать все, и я не возражаю. Все и так это знают. «Вы хотите жениться на Розетт, не так ли?» — спросил напрямик Гримо. Я ответил, что хочу. «Очень хорошо, — сказал он. — Вы на ней женитесь». И начал барабанить по подлокотнику. Я засмеялся и заметил, что у Розетт… другое предпочтение. «Ба! Этот молокосос! — воскликнул Гримо. — Я все устрою».

Розетт не сводила с него непроницаемого взгляда.

— Значит, вы обо всем договорились? — осведомилась она.

— Господи, только не срывайся с цепи! Меня спросили, что произошло, и я рассказываю. Под конец Гримо сказал, чтобы я держал язык за зубами, что бы с ним ни случилось…

— И ты этого не сделал…

— Не сделал по твоему же приказу. — Он повернулся к остальным: — Ну, джентльмены, это все, что я могу вам сообщить. Когда в пятницу утром Гримо пришел забрать картину, я был здорово озадачен. Но мне было велено не встревать, и я подчинился.