Три источника (сборник)

– Думаешь, я не видел, что ты делаешь, и как? Видел, каждый твой шаг видел.

– Ну, видел, ладно… Виноват я, Бог свидетель.

– Бога нет, приятель, – медленно проговорил Мишка. – Пора бы уже и понять.

– Я все исправлю, Миш, – детским плаксивым голоском сказал Павлик. – Хочешь, всю мою долю забирай, хочешь – всё забирай, квартиру, машины обе, долгострой в деревне, а я с женой и сынишкой уеду насовсем, ты никогда меня больше не увидишь, Миш, ведь сынишка теперь у меня, ты понимаешь?

– Знаю, что больше никогда тебя не увижу, – задумчиво и глухо произнес Мишка. – Еще несколько часов и всё кончится. Только несколько часов…

Мишка приблизился, проверил ремни, хлопнул по гладкой поверхности столба, взял с табуретки сахарные щипцы…

– Шурочку помнишь? – устало вздохнув, спросил он. – А Клаву?

И здесь опускается занавес, здесь заканчивается многолетняя история друзей, и, классически ее закругляя, я возвращаюсь к тополям, которые тут ни при чем, которые мы сажали в пятидесятых, утаптывая землю сандалиями, вовсе не предполагая, что ставим на территории своих городов какие-то жуткие пирамидальные символы.

Генка, Витька и я

1

Известный советский мотогонщик Артур Лосовских и в десять лет мечтал о славе. Средь бела дня он стащил коврик из-под двери Либерзонов, оставив записку – «ФАНТОМАС» – и весь наш двор ликовал. Лехе, детскому лидеру нашего двора, чужое счастье не давало покоя, и он средь бела дня вывалил помойное ведро под дверь Либерзонов, приклеив записку – «ФАНТОМАС РАЗБУШЕВАЛСЯ». Это было очень смешно – разбушевался – и весь наш двор ликовал. Будущий мотогонщик Артур Лосовских крепко обиделся на Леху и решил во что бы то ни стало его победить. На следующий день он, спустив штаны, присел под дверью Либерзонов, но не успел и поднатужится, как дверь беззвучно открылась, и крепкая рука схватила его за шиворот. Боре Либерзону было шестнадцать, он уже бросил наши игры, и его даже видели вдвоем с девушкой. Боря несколько раз сильно стукнул Артура, запер его в кладовке и вернулся к недоеденному супу. Боря ел суп и разглядывал кусочек картона, на котором было нацарапано – «ФАНТОМАС ПРОТИВ СКОТЛАН ЯРДА» – и тихо улыбался. Доев суп, он достал Артура из кладовки и принялся мучить его – выворачивать лапки, ломать пальцы и душить. Потом он снова запер его и сел за уроки. В тот день было очень много уроков, и Боре никак не давались логарифмы. Тогда он позвонил товарищу, Севе Зельцу, тот пришел, они разобрались с логарифмами, затем достали Артура и вместе начали мучить его – выворачивать лапки, ломать пальцы и душить, придумывая все новые пытки. Они сыпали Артуру перец в глаза, заставляли лизать обувь, есть кал и т. п. – и так увлеклись, что не заметили, как вернулся с работы большой Либерзон. Он восстановил справедливость. Он отпустил Артура и выпорол сына. Через час прибежал папа Артура и произошел бурный скандал, после чего Боря снова был бит. На следующий день Боря и его товарищи встретили папу Артура и отдолбили его колами. Папа Артура заявил в милицию. Борю посадили в колонию. Откуда мы взялись?

2

Генка решил убить Леху не потому, что тот повесил его кота. Генка пришел к этой мысли логически, по цепочке стройных и неумолимых рассуждений.

Генке было десять, он перешел в четвертый класс и, находясь в числе Лехиных подхалимов (поскольку на дворе больше не куда было деться), давно и бессильно ненавидел Леху.

Последнее время они сблизились с Витькой, и как-то открылось, что и Витька тоже ненавидит Леху – уже год, с того раза, как Леха заставил всех по очереди плевать в лицо Витьке за то, что он… Витька уже не помнил, в чем провинился, но рожа Лехи, голос его, движения, – доводили Витьку до тошноты. Ему казалось, что Леха может в любую минуту ударить его, что, впрочем, он делал не так уж редко.

Генка и Витька крепко пожали друг другу руки. Их лица были суровыми, как у индейцев.

– Он не должен больше жить, – сказал Генка.

– Он не должен больше жить, – повторил Витька.

Во сне Генка видел, как Леха стоит, привязанный к дереву, а они зачитывают приговор, заранее написанный на листе.

– Ты фашист. Ты не человек. Мы решили убить тебя, как кошку, и проводим свое решение в жизнь.

Леха смеялся. Он вовсе не был связан. Из-за стволов зыркали веселые рожи его друзей. Они приближались… Генка проснулся с криком и увидел над собой лицо бабушки, внимательно рассматривающей его.

– Ты чего это? Описался, что ли? И бабушка унижающе пощупала постель, холодно задев ладонью его ляжку.

– Пошла вон! Вон! – заорал Генка, и такое обращение давно уже стало привычной для нее.

Иногда он испытывал острые приступы любви к ней и тоску – оттого, что она скоро умрет. Он не раз представлял ее смерть и, когда она спала, прислушивался, затаив дыхание, и порой ему казалось, что она уже умерла, но чаще, когда он видел ее, толстощекую и серую, слышал ее постанывающее дыхание, злоба овладевала им.