Три капитана

«Что ж, кажется, сработаемся», — подумал я тогда.

* * *

Первая вахта «Звезды», открывшаяся в День-36 после того как большинство членов экипажа легло в тестовую гибернацию, включала меня, первого пилота, инженера-двигателиста Каплана и старшего инженера Изюмцева.

В ведении Каплана находились все двигатели корабля, но в первую очередь, конечно, ГЭУ, то есть субсветовой фотонный движок. Ну а в ведении Изюмцева находилось вообще всё, включая и ГЭУ тоже!

С Эдиком Изюмцевым у меня были три совместных межпланетных полета и один спецрейс, назначение и цели которого раскрыть по сей день не имею права. Во всех этих полетах Эд проявил себя суперпрофессионалом и опытным эксплуатационщиком космической техники, знающим до последнего винтика любой корабль и способным держать ответ за каждый его агрегат.

Но Изюмцев был не просто хорошим эксплуатационщиком. Был он настоящим подвижником, неукротимым покорителем космоса. В самые критические минуты Эд показывал себя настоящим мужиком, верным товарищем и одновременно — авторитетом для всех, не слабее даже моего собственного, командирского. Поэтому когда я узнал, что старшим инженером на «Звезду» поставлен Изюмцев, на душе сразу потеплело. Я твердо знал: случись что, и он первым встанет во главе борьбы за живучесть «Звезды», а если потребуется, то и за спасение экипажа.

А еще у него был Пятый Ключ.

Что такое ключи на звездолете? Это то, без чего не работают органы управления и не запускаются двигатели.

Если у вас нет ключей — вам в ходовой рубке делать нечего.

Когда я впервые увидел их, еще будучи зеленым кадетом, я поначалу толком даже не понял, что передо мной. Две пластиковых карты и два ключа. Все вместе прошиты общим стальным тросиком.

Конечно, не очень-то похожи они на привычные каждому железки, открывающие механические дверные замки, но вполне себе ключи — с самым традиционным геометрическим рельефом бородок.

— Ключи вставляются соответственно в гнезда, — пояснял наш преподаватель астрогации по фамилии Слепаков, которого мы прозвали Соответственным. — В другие гнезда соответственно вставляются пластиковые карты. С магнитных лент и чипов карт производится считывание кодов и тогда система управления разблокируется. Самым, как говорится, соответственным образом.

Для себя я, кадет Петр Надежин, тогда уяснил раз и навсегда: разных там фокусов и валидаций по глазным хрусталикам и отпечаткам пальцев на серьезной космической технике нет. Вся эта оптическая угадайка — для научно-фантастических романов и их читателей. Соответственно!

Еще я понял, что в этой сфере всякий индивидуальный момент — тоже от лукавого.

Все ключи одинаковые и таковыми должны быть. На пластиковых картах, конечно, записана необходимая информация о владельце, но это в основном для ведения автоматических протоколов.

Ключи же физически всегда абсолютно одинаковы, как един и уровень доступа у всех, кто ими владеет.

Владельцев ключей на любом крупном корабле пятеро.

Четыре комплекта распределены между мной, моим заместителем и двумя пилотами. А вот пресловутый Пятый Ключ — у старшего инженера.

Вашего покорного слугу кадета Надежина поначалу остро интересовало, почему командир звездолета, его заместитель и пилоты носят ключи всегда при себе, причем согласно Уставу — непременно на груди. А вот «старшой маслопуп» наоборот — хранит ключ исключительно в сейфе, что вмонтирован в стену его личной каюты, которую он не вправе делить ни с кем.

В перерыве между двумя парами лекций, помнится, я поймал в коридоре Соответственного и напрямую спросил его, в чем смысл разницы в ношении ключей, и почему для главного инженера сделано такое знаменательное исключение.

Профессор Слепаков некоторое время разглядывал меня, точно силясь проникнуть в суть моего вопроса. После чего изрек:

— Видите ли, кадет, в чем дело. Старший инженер — не хозяин ключа, а всего лишь его хранитель. Имеет право его достать и применить исключительно в случае, если по какой-либо причине будут утрачены все остальные комплекты ключей. Все четыре соответственно.

— А по какой именно причине? — Настаивал я. И в эту минуту вдруг увидел тонкую белую полоску глубокого шрама, змеившуюся над ухом Слепакова и терявшуюся на затылке под седым пухом старческих волос.

Прежде я того шрама никогда не замечал, да и кто из нас, кадетов, по совести сказать, приглядывался к чудаковатому старому сухарю?

А тут я вдруг разом вспомнил, где учусь, и кто нам преподает науки и специальности, и как много у нас учебных материалов с грифами «Для служебного пользования» и «Секретно».

— Таковых причин немало, кадет, — бесстрастно произнес Слепаков. — Воздействие сверхнизких и высоких температур, химический ожог, удушье, отравление, проникающее ранение, компрессионная травма… Много есть вещей, не совместимых ни с жизнью владельца ключа, ни с сохранностью самого ключа.

Он замялся, и я подумал, что сейчас он непременно прибавит свое излюбленное словечко.

Но Слепаков лишь коротко кивнул мне на прощание и засеменил по коридору на очередную лекцию такой же странноватой как и он сам, слегка подпрыгивающей, птичьей походкой.