Три капли ясности на стакан неизвестности

– По улице передвигаться начал короткими перебежками, как при артобстреле. Веришь, от юбок шарахаться начал. Потому как и работать ведь надо – кушать-то хочется. А кольцо с камушком снял – и все. Как отрезало. Никаких спонтанных встреч. Только по утвержденной заранее программе. В общем, убрал я колечко от греха. А тут зашел ко мне давний приятель. По жизни суетится, вертится: туда метнулся, здесь стрелу забил, там, кому надо, отслюнил. Весь в бизнесе, словом. Поговорили с ним о всяком, выпили. Он возьми да и пожалуйся: мол, живу бобылем: и с бабами жить не сладко, но и без них не просто. Но даже на один вечерок склеить и то времени нету. Дичаю, мол. Скоро совсем одноруким бандитом стану. Ну, я ему и предложи колечко приобрести под рассказ про свои приключения, когда оно у меня на пальце сидело. А у него и бабло есть, да только он эти кольца-перстни не любит, отнекивается. Ладно, говорю, бери на прокат. Он и согласился.

Проходит неделя, другая. Звонит этот мой приятель, и говорит только одно, без комментариев: еду сдавать тебе кольцо. И, натурально, приехал. Я, когда дверь открыл, его не узнал. Морда перекошена, очки зеркальные синюшные подфарники неумело скрывают. Рука на перевязи. Хромает. Спрашиваю: к садо-мазо пристрастился, что ли? Мне, говорит, не до смеха. И кольцо из кармана достает. Забирай, говорит, иначе меня вовсе убьют.

Посидели мы с ним. Он и поведай, что и как было. Как только кольцо надел, сразу приключения начались. Стали с ним случаться членовредительства. То у родного подъезда морду набили ни с того, ни с сего, то у офиса какая-то пьяная молодежь попинала. То джигиты наваляли на обочине, типа, подрезал он их. Хорошо, машина целая, говорит. Окончательно его подкосило другое. Сижу, говорит, в ресторане. Обычный вечерний перекус. И начинает его клеить какая-то баба. Подвыпившая – ну да нашего брата это только бодрит, полдела уже, считай, сделано. Ну, он, само собой, радуется, думает, что вот колечко и сработало. Он ее уже за талию и волочит из зала.

Жора докурил, явил на свет хитрое крючковатое приспособление и принялся выколачивать и чистить трубку. Мила заерзала на месте, сказала:

– Ну? Дальше-то!

Жора довольно усмехнулся и продолжил, копаясь в люльке:

– Баба не одна в ресторане была. С самцом. На голову выше моего приятеля. Говорит, рыкнул, аки лев, кинулся, посетители не сразу разнять смогли. Дома приятель мой отлежался, кольцо с пальца стянул, когда отечность прошла, и сразу, хромая и скрипя уцелевшими зубами, ко мне поскакал. Вот такие дела.

– А кольцо это ты еще не продал? – спросила Мила, на что Жора отрицательно помотал бритой головой, молча поднялся и вышел из кухни. Вернувшись, положил на стол кольцо и уселся на свое место.

Кольцо имело грань, огибавшую его вокруг, утолщаясь и несколько расходясь в разные стороны в месте соединения, и там-то и сиял бриллиант. В свете кухонной люстры, висевшей под прокуренным потолком, камень брызгал в глаза искрами, играл всеми цветами радуги и манил, звал, просил…

Оно село как влитое на указательном пальце правой руки Милы и она поняла, что тоже должна его испытать. Она подняла затуманенные глаза на довольного Жору и попросила:

– А мне… дашь поносить?

– Да валяй, – Жора благосклонно махнул рукой. – Открыть что ли, прокат ювелирных изделий? Ведь это, пожалуй, мысль…

Так коварное кольцо оказалось у Милы.

Даже теперь оно не казалось ей отталкивающим. Красивым оно тоже не перестало быть: это просто нонсенс – бриллианты и золото не умеют быть некрасивыми. Мало того, несмотря на все злоключения, кольцо продолжало притягивать ее к себе. К маниакально-суицидальному синдрому, который неотвратимо следовал за мистером Фродо из известной саги про известное кольцо, это никакого отношения не имело. Кольцо даже не жило собственной жизнью, как нередко выражаются иные писатели. Оно именно что жило жизнью Милы. Оно будто старалось участвовать в этой жизни во всех ее аспектах и потому попросту обижалось, если ее этим обделяли, забывая надеть на палец. Миле было и жутко и интересно одновременно.