Три кг первого

– Ты не спеши. Ничего у нас никуда не пошло: я тебе ответа по поводу дури еще не давал, а про Дато мне тут пылить не надо! Его последний сход приговорил – за что, ты знаешь. С Воркуты тоже не спросить – мир его праху! Что касается места – поверь, общество в курсе, как ты его получил и во сколько оно тебе обошлось…

– Тише-тише, что ты так разволновался, дорогой? Давай я подумаю, с людьми посоветуюсь, решим что-нибудь, а?

Игорь надменно улыбнулся, окинул толстяка насмешливым взглядом снизу вверх и, сбив щелчком пальца с его плеча невидимую пылинку, поправил Умарову галстук:

– Хороший костюм у тебя, Гасан, – как у дона Корлеоне[16]. Давай-ка пару соточек: надо вора нормально встретить – одеть-накормить.

– Ай, Гарик! – усач неумело изобразил на лице страдание. – Время тяжелое – вот сто возьми…

– Ас какими людьми ты будешь советоваться? С этими, что ли? Я чего-то среди них понимающих не наблюдаю! – Игорь кивнул в сторону готовых броситься на него в любую секунду нукеров и направился к «прадику». – Вечером наберу тебя!

По дороге Юрец не выдержал и осторожно поинтересовался:

– Ну как прошло?

– Да как я и думал! Барыга – он и есть барыга! Я никогда его за вора не считал и считать не стану. Поехали к Прохору – и так «косяк» за нами, что на вокзале не встретили.

– Так мы ж не знали, что он утренним поездом приедет! Игорян, а это правда, что Беломорский второй срок за бунт на зоне получил и что он хозяина[17] кончил?

– Правда-правда… Только не хозяина – оперишку ссученного. Тот нагрянул к нему нежданно-негаданно в две тысячи втором и начал втирать, мол, поделись камушками, а я тебя на УДО[18]. Прохор – ни в какую. Тогда мусор начал его семьей шантажировать, типа, сеструху его закроет, а внучку ее – в детдом. Беломорский не выдержал, и заточку ему под ребра… Хозяина бы не простили, а заезжий опер… Судья вроде как даже поверил, что он взятку за освобождение вымогал, – вот пятнашкой дядя Проша и отделался. Бунт на самом деле не он затеял, а общественность возмущенная: его у всей зоны на глазах «маски»[19] так уделали, что он признаков жизни не подавал – вот и полыхнуло. Он же положение, сам понимаешь, какое имел… А в итоге на него же массовые беспорядки и повесили…

Юрец мечтательно закатил глаза и вздохнул:

– Мне б такие капиталы! Да ябы! Ябы всю мусарню[20]купил, я бы не то что УДО дожидаться, я бы на поселок[21]соскочил и жил бы дома, как король!

– А подох бы, как Воркута! – презрительно отрезал Игорь.

– Ты что, думаешь, Воркута действительно с мусорами сотрудничал? Мне кажется, это они сами такие слухи распускают, чтобы в обществе недоверие возникло…

– Не знаю-не знаю, но дыма без огня не бывает. Закрывали их троих: Беломорского, Сварщика и Воркуту. Прохор все на себя взял, за что тринадцать и получил, Сварщик за соучастие семилеткой отделался, а Воркуту через полгода отпустили подчистую, как из бани, якобы за недоказанностью. Ты тогда еще в школе учился, а я уже соображал кое-что – уж больно быстро у него дела в гору пошли: и с мусорами все ровно, и с обществом, потом Дато этот нарисовался. Ну про него тебе рассказывать не надо – сам все знаешь… Когда в девяносто девятом Сварщик откинулся, Воркута с него прямо пылинки сдувал, да недолго, пока Дато Гасана не притащил. И умер Николаич не своей смертью…

– Да ладно!

– Сварщик – единственный, кто был против того, чтобы Гасана смотрящим[22] ставить. Он долго с Воркутой из-за этого в контрах состоял, а Зугдидскому вообще не доверял никогда. А тут ни с того ни с сего Николаич, Воркута и Дато после стрелки едут в баню, где Сварщик якобы сильно перебрал, и сам знаешь… Федька, Николаича внучек, – ты видел его, мне еще за полгода до этого как-то говорил, мол, нет у деда никаких брюликов, а Воркута его напрягает – он разговор слышал. Я тогда никакого значения этому не придал: пацану пятнадцать лет – ветер в голове. Мало ли что померещится? А после смерти Сварщика кто-то всю его хату[23] перерыл и дачу наизнанку вывернул, даже в огороде раскопки устроили…

– Толковый малый этот Федька. Когда выписывается?

– В декабре срок. Я хотел с УДО порешать, да уж больно аппетиты у кумовьев[24] неуемные. Думают, раз внук авторитета, так дома золотые унитазы стоят. Как и на что их вдвоем с брательником мать вытянула – ума не приложу. Вся недвижка и заводы Николаича после его смерти сначала в распоряжении Воркуты оказались, а потом плавно перешли к Гасану. К слову о Воркуте: тяги гуляют[25], что на той стрелке в Одессе его не за сопротивление при задержании завалили – это снайпер был, а чей, я думаю, тебе объяснять не надо…

– Да, Игоряныч, ну ты мне прямо переворот сознания устроил…

– Ты, Юра, имей в виду, что разговор этот между нами. Пацанам пока этого знать не надо, но чует мое сердце – сейчас такая движуха начнется! Беломорский просто так от своего не отступится.

– Ну и как вы в двушке впятером жить собираетесь, когда у вас дитя народится? – недоверчиво поинтересовался Прохор у Светки. Та шмыгнула распухшим от слез носом и ничего не ответила.