Три килограмма конфет

— Р-романова Полина, к доске. Посмотрим, что вы з-запомнили с прошлого урока, — мне снова, по уже сложившейся традиции, хотелось сквозь землю провалиться от слов учителя, что-то быстро дописывающего мелом на доске. Ведь всё, что я запомнила с прошлого урока, — это откровенно смеющаяся надо мной Светка, обидная реплика Максима и ощущение собственной неполноценности, тут же навалившееся с новой силой.

Я долго пыталась выйти в проход, протиснувшись между соседним столом и придвинутым почти вплотную к нему стулом с вальяжно раскинувшимся Ивановым. Уж очень демонстративно он не замечал моего пыхтения и даже не подумал о том, что необходимо сдвинуться и освободить дорогу. Спустя какие-то секунды замешательства, показавшиеся мне отвратительно долгими, я всё же смогла включить мозги и выйти со стороны Наташи, напоследок поймав её грустный, полный не озвученной вслух поддержки взгляд.

В этот раз я просто стояла и ждала, когда же Олег Юрьевич позволит отмучиться и вернуться на своё место. Множественный шёпот с ближайших парт только отвлекал, окончательно сбивая с толку, поэтому я терпеливо молчала, не пытаясь изобразить попытку решить написанное уравнение, как два дня назад, а просто записывая всё со слов явно раздосадованного учителя. Зато мне удалось выполнить почти нереальную задачу, поставленную перед собой, и ни разу не взглянуть в лица ни одного из сидящих в кабинете учеников. На протяжении всего своего позора я изучала рисунок на светло-коричневом линолеуме.

Квадрат, кружок, две завитушки, соединяющиеся почти в сердечко; объёмный крестик в углу, ещё один квадратик.

— Вот это да! Кажется, скоро ты деградируешь обратно до обезьяны, — заметил Иванов, встречая меня на обратном пути настолько счастливой улыбкой, что хотелось с размаху залепить ему по лицу. Снова стало очень обидно, особенно от мысли о том, как каких-то полчаса назад я по доброте своей пожалела этого говнюка и упустила шанс наконец первой нанести удар.

— Надеешься, что кто-нибудь опустится до твоего уровня? — я постаралась задрать нос повыше, надеясь, что это выглядит достаточно высокомерно, хотя алеющий на щеках румянец стыда после очередного оглушительного провала на уроке наверняка сводил на нет все попытки казаться хладнокровной и непробиваемой. — Сомневаюсь, что кто-то ещё сможет деградировать настолько, чтобы швыряться землёй с тобой за компанию.

Бинго! Иванов развернулся ко мне мееееедленно, по-театральному эффектно (чёрт бы побрал эту Ритку с её порывами к нашему культурному просвещению, из-за которого мне уже однажды показалось красивым поплакать на стадионе под дождём), и уставился на меня глазами маньяка-психопата, вечерами расчленяющего ни в чём не повинных девушек у себя на кухне. Вообще-то, от страха я еле смогла сглотнуть слюну и как могла вжалась в Наташу, не желавшую протянуть мне руку помощи, а, напротив, больно пихающуюся в бок своим костлявым локтем, но я всё равно старалась казаться бесстрашной и отвечала своему сопернику, не отворачиваясь, прямым и слегка вызывающим взглядом.

— Зато вас, идиоток, любительниц поплакать у всех на виду и надавить на жалость, десятками насчитать можно.

— На чью ещё жалость, дебил? На твою, что ли? Не слишком ли высокого ты о себе мнения, а? Да я даже знать тебя не знала, пока ты сам ко мне не прицепился!

— Целый год таскаешься на все тренировки и матчи, но знать меня не знала, серьёзно? — радостно ухмыльнулся Иванов, заметив, как я нахмурилась, очень глупо попавшись на лжи. Нужно было молчать, с самого начала всей дурацкой ситуации просто делать вид, будто меня это не касается, ведь до этого всегда успешно выходило прикидываться глухонемой при любом возникающем конфликте. — Нельзя же быть настолько непроходимо тупой.

— Как это нельзя? У тебя же получается! — довольная собой, я только отмахнулась от дёргающей меня за рукав Колесовой, совсем чуть-чуть злясь на неё, обычно рьяно встающую на мою сторону, но только в последние дни внезапно решившую придерживаться не свойственного ей нейтралитета.

— Р-Романова! — рявкнул учитель так неожиданно и громко, что я подскочила на месте и испуганно вцепилась пальцами в край стола. Теперь до меня дошло, почему вот уже пару минут подруга так настойчиво дёргала меня, призывая то ли замолчать, то ли хотя бы обратить внимание на крайне недовольного Олега Юрьевича, долго наблюдавшего за нашими беззастенчивыми перешёптываниями, прежде чем дойти до точки кипения. — Соб-б-брала свои вещи и быстро п-поменялась местами с Кутяпкиной!

— Редкостная дурааааа, — протянул мне в спину Максим, пока я, начиная психовать, истерично, дёргаными движениями собирала со стола свои вещи, случайно (а может и не очень) толкнув его в плечо. С другой стороны, такая показательная злость была хотя бы лучше слёз, которые, я чувствовала по защипавшим векам и напряжению в переносице, начинали медленно подступать к глазам.