Три килограмма конфет

Об одном аспекте нашего долгожданного свидания (всего-то второго за полтора месяца бурных отношений) я предпочла умолчать и перед подругами, и перед ним. У моих родителей достаточно редко совпадали ночные дежурства в больнице, и такие дни я не особенно любила — в квартире было неуютно и тревожно оставаться одной по ночам и сон всегда выходил прерывистым и беспокойными. Но сегодня мне точно не будет страшно спать.

Если, конечно, спустя столько времени вынужденного отлучения друг от друга нам вообще предстоит заснуть.

У мамы я отпрашивалась, нацепив наиболее самоуверенное и наглое выражение лица, на какое вообще оказалась способна. Пошла ва-банк, открыто признавшись, что собираюсь гулять с Максимом (и получила саркастичное «ты, наверное, хотела сказать с Ритой?») и добавив многозначительно, что он проводит меня до квартиры (а вот тут во взгляде матери открыто читалось «ты, Поля, последний стыд потеряла!»). Не знаю, чем я в итоге заслужила её согласие, но звучало оно обречённо и вымученно, хотя мне даже не пришлось использовать заранее припасённые для откровенного шантажа аргументы.

Впрочем, несколько раз за последние дни я замечала смятение на лице мамы, причины которого прояснились только вчера вечером, когда после долгого-долгого созерцания моей до неприличия мечтательной физиономии она пробурчала «мы с твоим отцом, кстати, надеемся обойтись без внуков ещё хотя бы лет пять» и оставила меня на кухне в компании недоеденной тарелки супа, покрасневших щёк и состояния полнейшего шока. Ах, да, и облегчения от того, что мне не стали читать двухчасовую лекцию про предохранение, как поступили когда-то давно с Костей.

Тяжелее всего стало умолчать о своих грандиозных планах перед Ивановым, и мне бы ничего не удалось, если бы он сам не держал в секрете то место, куда мы должны отправиться сегодня после уроков. Сладкий трепет охватывающего меня предвкушения так удачно получалось списать только на ожидание его сюрприза, без упоминания своего собственного.

С самого утра он смотрел на меня слишком открыто и пристально, жадно и жарко, почти развратно, и от этого внизу живота всё скручивалось морским узлом. И в голове нет-нет да мелькала шальная мысль послать к чёрту всю эту красивую мишуру свиданий, требовавшую соблюдения хоть какой-то дистанции между нами и приличного поведения на людях. А мне до жути хотелось вести себя неприлично. Прямо так, чтобы кожа горела от воспоминаний и сотни мурашек бегали по рукам, когда наши взгляды вновь будут пересекаться, и чтобы в глубине его кристально-голубых глаз снова мерцал тот лукавый огонь, от которого меня из раза в раз бросало в жар.

Приходилось постоянно одёргивать себя, чтобы не наделать очередных глупостей. Между нами и так стало слишком часто искрить не только вспышками еле поддающейся контролю страсти, но и пугающим меня напряжением, которое, казалось, может в любой момент обернуться смертельным разрядом.

— Ну обсуждали, и что? — хихикнула вслед за мной Наташа, ничуть не смутившись разоблачению. — А что с грядущей дискотекой? Мы планируем заранее запастись выпивкой и повеселиться?

— Ты, Колесова, своё уже отвеселилась, — со злорадной усмешкой напомнил Максим.

Натка уже было открыла рот, чтобы что-то возразить, но осеклась и отвлеклась. Потому что Чанухин с непроницаемым лицом подвинул к Рите купленную только что слойку — как ей нравится, с лимонной начинкой, — а она молча и без какой-либо неловкости взяла её. И всем нам, успевшим заметить это маленькое и такое важное событие, пришлось срочно притворяться, словно ничего особенного не произошло.

Нам с Максимом было чуть легче: не сговариваясь, мы уставились прямо друг на друга, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не прыснуть от смеха. А вот Наташа явно места себе не находила, разрываясь между диким любопытством, желанием тут же прокомментировать падение первой линии выстроенной ими обороны и попытками не выдать собственного смущения вперемешку с торжеством.

— Меня поставили в состав дежурных на дискотеке, — подал голос Слава, — а раз я сам не смогу пить, то и другим постараюсь не дать.

— Ты превращаешься во второго Иванова, — скорчила недовольную гримасу Колесова, — а нам и одного слишком много.

— Мы просто очень заботимся о том, чтобы ты как можно скорее встала на путь истинный, — протянул Максим, схватив отложенное ею в сторону яблоко и подбросив в воздух. — Готовы даже себе отказывать в удовольствиях ради тебя.

— Я, кстати, готов ещё отказаться от счастья вырезать из цветной бумаги сердечки для украшения гимназии и доверить это дело тебе. Трудотерапия — самое верное средство излечения, — с издевательской ухмылкой добавил Слава и, отобрав у Максима яблоко, тут же вгрызся в него зубами.

— Не буду я ничего делать, даже не надейтесь, — Натка откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, игнорируя раздражающе-довольные улыбки Иванова и Чанухина.

— Скажешь об этом завучу, она тебя после уроков ждёт для выдачи материалов, — Слава и бровью не повёл, глядя, как она закипает от злости и при этом не находит слов, чтобы выразить своё негодование.